Алмаз раджи

– Вы бесконечно добры, Аттерсон, – со вздохом заметил Джекил. – Мне наверняка доставило бы удовольствие пройтись вместе с вами, но нет, нет… это совершенно невозможно. Я не посмею… Однако я так рад видеть вас, Аттерсон, так, так рад! Я пригласил бы вас и мистера Энфилда подняться ко мне, да только здесь такой беспорядок, что невозможно принять гостей.

– А что нам мешает, – добродушно предложил нотариус, – постоять под окнами и поговорить с вами?

– Как раз об этом я и хотел бы вас попросить, – с улыбкой ответил доктор.

Но едва он произнес последние слова, как славная улыбка исчезла с его лица, сменившись выражением такого ужаса и отчаяния, что кровь застыла в жилах Аттерсона и его родственника. Искаженное лицо Генри Джекила маячило перед ними не более секунды, после чего окно с грохотом захлопнулось. Увиденное, а в особенности пронзительный взгляд несчастного, глубоко потрясло обоих. Они молча прошли через двор, и только оказавшись в соседнем переулке, где даже в воскресенье было шумно и людно, мистер Аттерсон наконец взглянул на своего спутника. Оба были бледны; в глазах и у того и у другого светился один и тот же страх.

– Господи, помилуй нас грешных! – пробормотал Аттерсон.

Энфилд только задумчиво кивнул и безмолвно двинулся дальше.

Последняя ночь

Как-то вечером, когда Аттерсон после обеда посиживал у камина, к нему явился старый слуга Пул.

– Что случилось, Пул? – воскликнул нотариус и, еще раз взглянув на слугу, добавил: – Что с вами? Уж не болен ли доктор?

– Мистер Аттерсон, – сказал слуга, – дело совсем плохо.

– Садитесь же, выпейте глоток вина, – проговорил нотариус, – и объясните мне спокойно, что случилось.

– Вы ведь знаете привычки доктора, сэр, – продолжал Пул, – и знаете, как он теперь запирается от всех у себя. Так вот, он опять заперся в кабинете, и это мне сильно не нравится, сэр… право, хоть убейте, не нравится. Мистер Аттерсон, сэр, я боюсь…

– Любезный Пул, – заметил нотариус, – прошу вас, говорите яснее. Чего именно вы боитесь?

– Целую неделю я боюсь, – угрюмо продолжал Пул, словно не слыша вопроса Аттерсона, – и больше не могу этого выносить.

Весь облик старого слуги как бы подтверждал его слова; он и держался, и говорил не так, как обычно. С того мгновения, когда Пул заговорил о своем ужасе, он ни разу не взглянул в лицо Аттерсону – просто сидел, держа нетронутый стакан с вином на колене и не поднимал глаз от пола.

– Я больше не могу этого вынести, – повторил слуга.

– Я вижу, Пул, – заметил нотариус, – что у вас есть веские основания бояться. Я давно замечаю, что в доме доктора творится неладное. И все-таки постарайтесь внятно объяснить, что там происходит.

– Мне кажется, там произошло преступление, – хрипло выдавил Пул.

– Преступление! – воскликнул нотариус с раздражением в голосе, так как сильно встревожился. – Какое именно преступление? Что вы хотите этим сказать?

– Не решаюсь, сэр, – последовал ответ. – Но, может быть, вы пойдете со мной и посмотрите сами?