Алмаз раджи

– Я кувыркаюсь, – отвечал тот.

– Хм… кувыркаешься… Это хорошо, полезно для здоровья. Мадам, смею вас уверить, что так оно и есть. Ну а больше ты никогда ничем не занимался?

– Прежде чем я научился кувыркаться, я воровал, – с важностью произнес Жан-Мари.

– Ты, дружок, видно, из молодых да ранних, черт побери!.. – едва заметно усмехнувшись, заметил доктор. – Мадам, когда прибудет мой коллега, потрудитесь передать ему, что я нашел больного в крайне плохом состоянии. Надеюсь, он сделает все возможное. Конечно, если возникнет срочная нужда, без церемоний присылайте за мной. Счастливо оставаться, мадам! Спокойной ночи, Жан-Мари!

2. Утренняя беседа

Доктор Депрэ вставал рано. Бывало, ни один дымок еще не покажется из трубы, ни одна повозка не прогремит по мосту, крестьяне еще не идут в поле – а он уже гуляет по саду: то сорвет кисть винограда, то съест спелую грушу, то поковыряет землю концом трости или спустится к реке – посмотреть, как вода плещется у пристани.

– Нет, – говаривал он, – времени более удобного для создания теорий и всяких иных размышлений, чем раннее утро.

Доктор предсказывал по росе погоду и мало-помалу стал считаться местным метеорологом и бескорыстным поборником здешнего климата: вначале он говорил, что такого здорового места нет во всей округе; в конце второго года он уверял, что это самое здоровое место во всем департаменте, а незадолго до того, как встретился с Жаном-Мари, провозгласил, что Гретц может поспорить с любым курортом не только во Франции, но даже и во всей Европе.

На следующее утро после визита к умирающему клоуну доктор, гуляя по своему саду, поднялся на пристань и долго смотрел на реку. Вдосталь налюбовавшись светлой, прозрачной водой, рыбами, всплывавшими со дна и сверкавшими серебристой чешуей, наглядевшись на длинные тени, отбрасываемые деревьями с противоположного берега и достигавшими середины реки, на солнечные блики, двигавшиеся между ними, он вернулся через сад домой. Освеженный утренней прогулкой, он позавтракал и снова вышел на улицу.

Зашагав по мостовой, он первым нарушил царившую вокруг тишину. Деревня еще спала. Доктор полной грудью вдыхал чудный воздух, совершенно довольный и собой, и утром, и всем на свете.

На одной из тумб, стоящих по обе стороны ворот гостиницы госпожи Тентальон, доктор заметил маленькую темную фигуру, неподвижно сидевшую в созерцательной позе, и сразу узнал в ней своего вчерашнего знакомца – Жана-Мари.

– Ага, – Депрэ остановился перед мальчуганом и, нагнувшись, оперся обеими руками о колени. – Вот как мы рано встаем. Видно, нам присущи все пороки настоящего философа…

Мальчик поспешно вскочил на ноги и отвесил доктору поклон.

– Ну, как там наш больной? – спросил Депрэ.

Оказалось, что больной в том же состоянии, как и вчера.

– Почему ты так рано встаешь? – продолжал доктор допрашивать мальчугана.

Тот долго раздумывал и наконец объявил, что и сам не знает, почему.

– Сам не знаешь… – повторил Депрэ. – Мы, дружище, никогда ничего не знаем, пока не попытаемся узнать. Попробуй и ты спросить у самого себя, и скажи мне, ради чего ты рано встаешь. Тебе, верно, нравится?

– Да… нравится, – протянул мальчуган.

– А почему тебе нравится? – настаивал доктор. – Заметь, мы сейчас следуем методу Сократа[75]. Ну, так почему нравится?