– Я ухожу!
– Пока. Но помни, Чарльстон, моя дверь открыта для всех желающих войти.
– Это похоже на шантаж. Вы что же, думаете, я останусь в вашей комнате, с вами, на ночь?!
– Ни в коем разе, – он сделал огромные глаза, словно испугался, – я не заставляю девушек искать моей компании, Элизабет. Но, раз уж тебе так важно, чтобы я провел ночь в гордом одиночестве, не воспылав страстью по одной из местных дам, ответь на пару вопросов.
– Значит, все-таки шантаж.
– Я бы назвал это услугой за услугу. Итак… Почему ты уехала из академии, взяв лишь сумку с книгами?
Я хотела послать Фенира на изнанку и выйти, но внезапно подумала, что он прав: мое поведение выглядело довольно странно. А ведь именно женщин Виктора убивают. Потому его интерес вполне оправдан, в отличие от моего…
Обняв себя за плечи, я кивнула собственным мыслям и подошла к окну, вглядываясь в далекое небо и не видя его. Воспоминания уносили меня гораздо дальше, в прошлое.
– Мои родители погибли в пожаре, – заговорила тихо, – и я до сих пор в это не верю. То есть я видела их тела, они абсолютно точно были мертвы. Но мой разум отказывается хоронить единственных родных людей. Смирись я с их гибелью, пришлось бы принять и то, что в целом мире я теперь одна. Это страшно, знаете ли. Страшно сознавать, что среди сотен тысяч людей нет ни одного по-настоящему близкого. Пять лет назад я точно не была готова к этому и потому придумала себе другую правду. Альтернативную. В ней мои родители живы и ждут в нашем имении новостей от меня. Любят, волнуются, ждут писем…
– Ты писала им письма?
– Пишу до сих пор. Потом сжигаю. – Я обернулась, и оказалось, что профессор обосновался прямо за мной.
– Неплохо придумано, – сказал он без тени того самого ненавистного мне сочувствия, коим были пропитаны речи других людей, когда они говорили о моих родителях.
– Да, придумано хорошо, – согласилась я, – но пришло время взрослеть. Я вернулась на учебу, увидела ту нечисть в лаборатории, немного напугалась и решила, что хочу посетить имение. Пора признать, что я осталась одна, и принять это. Вот и все.
– Да. Плохи наши дела, – сделал вывод Фенир.
– Почему это? – не поняла я.
– Потому что ты, Элизабет, не годишься на роль обиженной мною любовницы. А я надеялся, что распутал этот клубок. Но самая большая травма в тебе – это страх одиночества. Если бы ты и вызывала кого-то, то меня бы оно не касалось. Придется искать дальше. Обидно.
– Ну простите, – с деланным сожалением попросила я, – жаль вас разочаровывать, но ничего не поделать. Теперь я могу уйти к себе?
– Можешь. Если хочешь. Или оставайся, и я докажу тебе, что вдвоем коротать ночи веселее.
– Это предложение руки и сердца? – уточнила я, мило улыбнувшись. – Вы ведь помните, что разговариваете с леди?
– Идите, Чарльстон, и поскорее. Я запру за вами дверь, – недовольно пробубнил Фенир.