«Бах! Бах! Бах!» – ударили пушки русских единорогов, и дальняя картечь унеслась со свистом и воем к надвигающейся цели.
Так, лёгкая конница подходит на рубеж огня нарезных ружей. Лёшка прицелился и почти одновременно со всеми штуцерниками нажал на спусковой крючок. «Бабах!» – приклад с силой ударил в плечо, дымное облачко сгоревшего пороха окутало всё вокруг, и в нос шибанул такой знакомый запах.
А руки уже машинально делали отработанную до автоматизма работу. Курок на предохранительный взвод, теперь открыл крышку полки замка, так вижу, кремень исправен, затравочное отверстие чистое, скусываю бумажный кончик патрона и часть пороха из него высыпаю на полку. Закрываю крышку замка, теперь быстро приклад штуцера в землю, а весь порох из патрона в ствол. Мягкий кожаный пластырь крест-накрест на ствол сверху, вдавливаю пулю в ствольный срез, а теперь её осаживаю легонько деревянным молоточком – «тюк, тюк», – вот так. Ну и теперь самая долгая часть работы – забить шомполом тугую пулю до основного порохового заряда. Но времени на это уже не было, турецкая конница входила в зону поражения из гладкоствольных ружей.
«Бах! Бах! Бах!» – раздались залпы егерских гладкоствольных фузей. Где-то ржали поражённые круглыми свинцовыми пулями лошади, кричали и падали с них люди. Лёшке было не до наблюдения за всем этим. Он оглянулся, до русского строя пехоты было ещё шагов семьдесят.
– Всем бегом к каре! – и он резко засвистел в свисток. – Гусев сигнал! – и барабанщик, всегда следующий рядом с командиром, пробил тревожную дробь. В таком грохоте расслышать голос отдельного человека или даже барабана было очень трудно. Но егеря и сами были отменно выучены и теперь неслись, чтобы укрыться от настигающей их смерти.
– Ложись! На колено! – рявкнул Лёшка и первым шлёпнулся в грязь, разворачиваясь в сторону турок.
«Бах! Бах! Бах! Бах!» – строй русского каре окутался облаком дыма. Его плутонги разрядили свои фузеи в смешавшуюся конную массу. «Бабах! Бабах!» – ударили ближней мелкой картечью пушки, перемешивая в кашу всё, что только сейчас было перед строем.
«Ох, как же это страшно, когда над тобой проносится такая туча свинца, а ну вдруг как кто-нибудь из неопытных фейерверкеров да жерло своего орудия чуточку ниже, чем надо опустит, и всё тогда. Аха!» – думал Лёшка, машинально доколачивая пулю в ствол.
Воспользовавшись возникшей заминкой на поле, Олиц кинул вперёд всю имеющуюся у него кавалерию. Гусарские, кирасирские, казачьи и карабинерные полки ударили в дрогнувшие конные порядки врага. Русская кавалерия опрокинула противника и обратила его в бегство.
– Получай! – крикнул Лёшка и выстрелил во всадника с бунчуком. Минута, и перед русским строем остались лежать лишь тела погибших и раненых турок, да ещё конские трупы.
Барабаны ударили снова марш и перезарядившиеся плутонги, пошли вперёд, блестя наточенными штыками.
– В цепь, россыпью! Бегом марш! – скомандовал своим стрелкам Алексей, и егеря побежали перед строем штурмовых колонн.
Русские войска, взяв инициативу в свои руки, быстро продвинулись вперёд и заняли предместья крепости. Турки были обложены по всему фронту и больше уже не могли использовать своё преимущество в коннице, лишившись всякого маневра. Они ещё попробовали было ударить ночью, предприняв вылазку, но были отбиты с большим для себя уроном.
На всех опасных направлениях против них были выставлены орудия и плотные пехотные порядки. Турецкие батареи были с ходу подавлены превосходящей мощью артиллерии русских. Тут очень помогало то, что все их расположение и оборонительные сооружения были уже заранее известны, и атакующие войска действовали по чёткому плану. В осаде войска Олица засиживаться явно не собирались, и в ночь с 20 на 21 февраля был объявлен генеральный штурм.
Под грохот орудий и маршевую дробь барабанов русские войска пошли на штурм батальонными и полковыми колоннами. Атакующий их порыв был настолько стремительным и точным, что турки один за другим бросили свои оборонительные ретраншементы и всей массой ринулись в город. Войска Олица преследовали их по пятам, не давая возможности, остановится и организоваться для отпора. Основная масса отступающих в панике ринулась в сторону главного замка, который находился на одном из островов Дунайской протоки. Командующий турецкой армией приказал поднять мост, чтобы русские не прорвались по нему в цитадель. Тысячи турецких пехотинцев, бросив личное оружие, кинулись вплавь, пытаясь найти спасение на острове. Многие из них так и утонули в холодных водах огромной реки.
Общие потери русской армии при генеральном штурме составили 179 убитых и 820 раненых. Потери турок только лишь убитыми составили более 8 тысяч человек.
Напротив замка были немедленно выставлены русские батареи, которые начали вести непрерывный огонь по противнику. Самыми первыми были подавлены огрызающиеся огнём батареи турок. Затем огонь перенесли на защитные бастионы и на центральную цитадель замка. Шанса отбиться у гарнизона уже не было.
Генералом Олицом был предъявлен ультиматум о немедленной сдаче замка, иначе решительный штурм, и всем смерть!
Отдельная егерская команда занимала место чуть западнее двух длинных Дунайских притоков, и большие заросли камыша, словно заросли бамбуковых джунглей, охватывали тут огромные площади поймы. В двух верстах к востоку лежала крепость Журжи, взятая два дня назад. Вот-вот должен был капитулировать и весь оставшийся гарнизон замка, подвергавшейся непрерывному обстрелу в течение последних двух суток. Прогремевший оглушительный взрыв порохового склада, наделавший множество разрушений в самой цитадели, поставил точку в этом обстреле. Турки запросили капитуляции.
В команде потерь не было, получили лёгкие ранения трое егерей из новеньких, да осколком от разорвавшейся неизвестно чьей бомбы резануло мышцу на ноге у Потапа, и теперь он прыгал на одной, отказавшись на отрез, идти в лазарет. Активных боевых действий здесь больше пока не предполагалось и, зашив да перевязав всем раны, этих страдальцев оставили пока в команде.