– Пара недель стояния тут точно будут, пока всё вокруг здесь уляжется, а потом как доставить на главную квартиру стреноженного Потапа, уже и придумаем, – ответил Лёшка Никитичу на вопрос, что с ним делать.
Сам же он крикнул тройку Живана и направился к ближайшей протоке. Нужно было проверить посты, а потом уже идти для доклада в штаб. Нормально поговорить с самого момента выхода из Бухареста с фон Оффенбергом пока ещё возможности не было. Главный разведчик и «по совместительству» картограф дунайской армии был очень занят подготовкой к штурму и послал Лёшку при встрече «позаниматься немного делом», а не донимать высокое начальство докладами о своих подвигах. О которых, кстати, оно и так было уже весьма так качественно осведомлено.
– В общем, придешь, Егоров, как турки сдадутся, – буркнул усталый от недосыпа немец, и Лёшка, как и было ему сказано, «пошёл воевать турку».
Теперь же вокруг было спокойно, и душа прапорщика требовала определённости.
Оставался ещё для проверки самый дальний пост, где сейчас стояла в секрете тройка Тимофея, и Лёшка, не спеша, шёл к нему, беседуя с Живаном. Серб уже совсем неплохо разговаривал по-русски, да и ранее его легко можно было понять. Очень близки между собой были родственные по своей сути русский и сербские языки, так же, впрочем, как и сама культура и единая православная вера этих братских народов.
Разговор опять зашёл на тему пан славянизма и о формировании единой великой страны под знаменем Российской империи. Последним препонам для этого, по словам Милорадовича, была дряхлеющая оттоманская Порта.
– Нашим армиям достаточно ударить посильнее, и её ослабевшие войска откатятся к проливам, а там и весь край, населённый южными славянами, поднимется на священную борьбу. Сербы, болгары, македонцы, словенцы, хорваты – все разом поднимут знамя войны против турок. Кроме славян их ещё поддержат и греки с валахами, да и со всеми другими народами заодно, проживающими на Балканах, – взволнованно доказывал ему егерь. – А там уже и западные славяне: чехи, поляки и словаки подтянутся, увидев такую силу и вспомнив про нашу родственную кровь.
– Эх, Живан, Живан, чистая твоя душа, – покачал головой Алексей. – Да кто этому осуществиться-то даст? Тут вон только мы голову подняли, и против нас весь запад начал козни строить. В Стамбуле несколько полков нового порядка под присмотром французских офицеров-советников формируются, артиллерийские и ружейные мастерские строятся, и это ещё Австро-Венгрия активно нам палки не начала пока что вставлять. Поляки, так и вообще себя частью славянского мира не чувствуют, им ближе веяния запада, а мы им извечные враги и соперники. По чехам пока ничего не скажу. Да и османы ещё не настолько ослабли, чтобы им легко сдать свои позиции. Век, а то и полтора, с ними точно ещё пободаться придётся, освобождая все братские балканские народы из-под их многовекового гнёта.
– Короче, нам с тобой, Живан, и нашим детям и даже внукам и правнукам точно тут придётся не раз ещё эту грязь месить, – и он кивнул на порядком раскисшую землю.
– Эх, Алексей Петро-ович, ну нельзя же быть настолько пессимистичным, – покачал сокрушённо головой серб и, посмотрев в сторону камышей, вдруг дёрнул командира за руку.
Там, на расстоянии шагов в триста-четыреста колыхалась стена из растений, и, наблюдая с возвышенного берега, можно было видеть в ней порой мелькание чьих-то головных уборов. Учитывая саму высоту зарослей, это могли быть только всадники, и шли они со стороны только что недавно взятой крепости.
Лёшка сдёрнул со спины штуцер и прицелившись выстрелил в того, кто был открыт более чем все остальные.
– Огонь всем! Турки прорываются протокой!
Грохнул штуцер Живана, разрядили в далёкую для них цель свои фузеи Милош с Петаром. Со стороны камышей раздался истошный вой. Стена из растений буквально вспучилась от рванувших с ускорением всадников. На прорыв шло большое конное подразделение, и остановить его здесь было некому. Основные силы русских стояли сейчас у крепости и готовились там принять капитуляцию, а те небольшие конные разъезды, что сновали в этой местности, были уже не в счёт. Загороди они собой дорогу и их бы попросту смело этой турецкой кавалерией напрочь.
Всё это Лёшка прекрасно понимал, но, когда он увидел, как первые всадники взбираются по косогору на берег, а среди них мелькают люди в чёрных кафтанах и в таких знакомых серых шапках из волчьих шкур, всю его логику и осторожность просто выбило из рассудка.
– Это «волки»! Егеря, к бою! – и он судорожно добил новую пулю в ствол.
Пять сотен отборной кавалерии сипахов с двумя сотнями беслы не пожелали сдаваться врагу и, воспользовавшись сильными дымами от пожарищ, проскочили в неглубокую западную протоку, отделяющую остров с замком от другого соседнего острова, сплошь заросшего камышом. А уже с него они нырнули в другой, более узкий рукав и уже после того заросшими плавнями прошли за русский фланг.
Войска Олица уже праздновали победу, и им было не до контроля за этой протяжённой камышовой стороной. Всё должно было получиться у кавалеристов, осталось только выбраться из камыша за тыловыми порядками и затем уйти на запад. А там обязательно найдётся место, где переплыть Дунай будет гораздо проще, и тогда они уже будут у своих. Ведь весь противоположный правый берег реки был сейчас в руках у турок.
«Бах! Бах! Бах!» – частили выстрелы фузейщиков, ведших огонь с убойных ста пятидесяти шагов. «Бах! Бах!» – хлопали редкие выстрелы штуцеров, выбивая цели на выбор. С другой стороны от поста Тимофея тоже хлопнули первые выстрелы. Ещё минут пять и сюда подтянется вся егерская команда. Но было поздно, турецкая кавалерия, выскочив на берег, уходила вдаль. Вдруг с её правого фланга отделился десяток всадников в серых меховых шапках и, рассыпаясь с разворотом в цепь, начал заходить на тройку Живана.
Полусотник узнал в этих четырёх фигурках своих давних врагов из леса и понял, что теперь-то он сможет рассчитаться за погибший там десяток своих людей. Вот они эти зелёные шайтаны, они сбросили свои серые и грязные тряпки, в каких были только недавно, а сейчас стояли в суконных шинелях. Скоро он порубает их всех! И полусотник издал гортанный крик, закручивая саблю.