Всего двести шагов было между судами и ядра, проломив борта, ушли крушить всё то, что только встретилось им по пути. А с русских судов уже били из фузей егеря и вся абордажная партия. Лишь несколькими разрозненными выстрелами ответили им турки. Но вот с разворачивающего в сторону своего правого берега крайнего дальнего судна раздался орудийный выстрел, и ядро прогудело в снастях, сбивая по пути рею.
– Картечью по среднему, огонь! – прокричал лейтенант. И по такой близкой цели сыпанули тяжёлые свинцовые шарики.
Позиция для абордажа была идеальная. То крайнее, дальнее судно врага, что только что ударило из пушки, бросив свой отряд, с разворотом уходило сейчас к своему берегу. На передних же судах, подвергшихся атаке, сейчас царила совершеннейшая паника и неразбериха. Кунгурский решил всем этим воспользоваться и взять суда дерзкой атакой.
Лёшка полностью разделял его взгляд и, разряжая в близкую цель свой штуцер, обнажил саблю и вынул, взведя курки, оба своих пистолета. Команды «Дунаевца» и «Слона» готовились ринуться на абордаж.
– Капитан, отбой атаки, уходим вниз по течению! – вдруг скомандовал фон Оффенберг и твёрдо взглянул на флотского офицера.
– Я не понял вас, господин подполковник! – недоумённо прокричал тот в ответ. Мы же сейчас их всех здесь выбьем и потом легко себе оба судна в качестве приза возьмём!
– Выполнять приказ! – глядя ледяными глазами на лейтенанта, негромко проговорил барон и положил руку на рукоятку пистолета.
Отряды разошлись бортами. Дунайцы не смогли отказать себе в том, чтобы не ударить ещё несколькими ядрами по врагу. Да ещё зло били вдаль штуцера егерей, посылая свои пули за шесть сотен шагов. Но было уже понятно, что этот бой закончен, и у русского отряда фактически украли его заслуженную победу. Вдалеке позади, орали что-то обидное вслед, оправившиеся уже от испуга турки.
Капитан постоял мрачный как туча и ушёл на корму к рулевому. Матросы что-то глухо ворчали себе под нос про всяких там сухопутных крыс из штаба, которые только мешаются вечно всем.
Даже Лёшка демонстративно отвернулся от барона и ушёл на корму к Кунгурцеву.
Фон Оффенберг постоял на палубе, огляделся вокруг прищуренным взглядом, посмотрел на надутые под свежим ветром паруса, толкающие судно с хорошей скоростью и тоже ушёл в свою каюту.
До рассвета было ещё часа полтора и его Высокоблагородие изволили немного поспать.
– Они у меня вот где уже были! – качал головой лейтенант, сжимая кулаки. – Мы же их за три минуты бы всех с палубы вымели бы там! Ну как так-то, как, Алексей?!
Ну что ещё мог ему сказать Егоров на всё это. Все и так всё прекрасно понимали.
Остановку сделали у небольшой крепости под Фетештами. Лёшка прогуливался по берегу, разминаясь после долгого сиденья на судне. А рядом с ним как ни в чём не бывало прохаживался подполковник.
– Что ноги устали на одном месте подолгу сидеть? – усмехнулся он, глядя иронично на егеря.
– Так точно, ваше высокоблагородие, – нехотя ответил Егоров и перевёл взгляд за его спину.
– Ну-ну, – опять улыбнулся барон. – Обидеться изволили, значит, на такого бездушного и холёного немца? Я вот давно наблюдаю за тобой, Алексей, и мне ведь ты казался весьма сообразительным и умным молодым человеком. Ну, никак я не мог ошибиться в тебе.
Лёшка с удивлением взглянул на Генриха, совсем не понимая, куда это он сейчас клонит.
– Ну, впрочем, молодость, молодость, кто из нас, когда-то не был молодым и не совершал опрометчивых поступков из-за этой юной горячности.