Письма крови

Надеюсь, Бог ненавидит этих тварей больше, чем меня.

На мое счастье, опасения оказались напрасными – механизм оружия сработал безупречно. Из ствола вырвался столп огня и дыма, швырнувший тяжелую пулю в грудь демона. Спустя еще мгновение окрестности содрогнулись от поистине ужасающего вопля. Раскаленный свинцовый шар, освященный пастором Михаэлем, разворотил торс существа, почти отделив его человеческую часть от кабаньей. Тело, или уже тела, бились в агонии, обильно заливая кровью все вокруг. «Ты убил мою плоть, ублюдок, – обратился ко мне демон в последний раз. – Но не радуйся, когда-нибудь я снова восстану из ада. Может быть, через десять лет, может быть, через тысячу, но это произойдет. И к этому времени, тебе лучше уже сдохнуть!». Я лишь усмехнулся в ответ: «Если бы ты знал, что ждет таких, как я, после смерти, ты бы понял… почему я никогда не умру». Когда конвульсии твари прекратились, я был уже возле трона Перехты. На ее птичьем лице отчетливо читался испуг, смешанный с глубочайшим отвращением и ненавистью. Примерно такие же чувства я бы испытывал, если бы понял, что сейчас паду от рук деревенских увальней, которые даже считать до пяти не научились. Жизнь совсем не справедливая штука.

Я же ощущал, будто мое тело и разум прощупывают изнутри, в поисках каких-нибудь привычных точек воздействия, и не найдя одних, переходят к следующим, и так до бесконечности. Видимо, Перехта была сильна только своими чарами, которые хоть и безотказно действовали на людей, для моего мертвого, в обычном понимании, тела не представляли совершенно никакой угрозы. Судя по некоторой скованности движений, которую я чувствовал у себя с момента победы на «кентавром», дьяволица была способна вывернуть человека наизнанку буквально силой мысли. Теперь понятно, почему она верховодила Дикой Охотой. Дойдя до подножья ее трона, я остановился. «Ты забыла? Я не человек. Я – существо иного народа. Того, что отверг смерть наравне с жизнью. – неспешно я стер со шпаги кровь и вложил ее в ножны. – Твои чары сильны и смертельны для потомков Адама. Для живых и смертных. С теплой кровью и бьющимися сердцами. Но я уже давно не один из них. И никогда более им не стану».

«Мразь!» – завизжала гарпия во все горло и попыталась броситься на меня, но я оказался быстрее. Я прыгнул навстречу твари и ударом колена в грудь вернул ее обратно на трон. Послышался хруст костей и в лицо мне прилетели капли крови, вырвавшиеся, вместе с захлебывающимся криком боли, изо рта дьяволицы. Все еще цепляясь за свою жизнь, она настойчиво пыталась поразить меня своими когтистыми руками, но я не позволил и этого. Несколько ударов кулаком по лицу усмирили тварь, попутно превратив челюсть и нос в кровавый фарш. Из последних сил Перехта презрительно прошипела: «Даже истекающая кровью и убитая, я – богиня и королева Дикой Охоты. И останусь ей даже лишенная этого тела, даже в самом сердце Преисподней. А ты – не более, чем бессмысленный выродок, противный и миру Света и миру Тьмы. Не знаю, что за войну ты ведешь, но она обречена на поражение. Твоя собственноручно избранная судьба раздавит тебя рано или поздно без тени жалости и сожаления!». Я прервал ее речь, схватив за волосы, приблизившись вплотную к кровоточащей ране, которой стало ее лицо, и жадно проведя языком снизу вверх, стараясь поймать как можно больше крови.

«Не пытайся мне врать, тварь. Я не знаю, какая на вкус

кровь королевы или богини.

Но твоя на вкус – как у тех шлюх, что не разу уже были моей добычей».

И тотчас я впился в шею дьяволицы, страстно высасывая ее жизнь.

Глава девятая

33

«Твои волки еще долго не потревожат тебя, пастор» – с этими словами я переступил порог церкви, вернувшись с небольшой лесной поляны, ставшей этой ночью настоящим полем боя. Моя одежда была грязна и местами изодрана, сам я – вымазан в крови и саже, каждый мой шаг разносил по зданию запах смерти и огня. Я вернулся живым, следовательно, я победил и адские твари уничтожены – иного доказательства я не мог, да и не особо желал, предоставить Михаэлю. Священник же и сам не казался особо рад моему возвращению. Для него я был опасностью не меньшей, чем полчища упырей, опасностью, от которой не спрячешься на освященной земле. К тому же, Михаэль явно очень страдал из-за блаженного сиротки, принесенного мне в жертву, будто языческому божеству. «Теперь ты уедешь? – без тени надежды в голосе спросил священник. – Ты ведь получил, что хотел и даже много больше». Я кивнул. «А меня ты… – Михаэлю было тяжело говорить о возможности собственной смерти, несмотря на всю полноту его веры. – Меня ты тоже убьешь?».

«Нет – безучастно ответил я. – Ты никому ничего не расскажешь, а есть я не хочу».

Наверное, стоило из предосторожности лишить жизни доброго пастора.

Но тогда я был слишком утомлен убийствами.

Я закрылся в своей келье, скинул опостылевшую грязную одежду и завалился на свое импровизированное ложе, сооруженное из какого-то древнего сундука и моего дорожного плаща. Все же, счастье мое, я думаю, что не так уж не права была та гарпия, назвав меня бессмысленным выродком – ведь разум мой, равно как и большинства мне подобных, сохранил все человеческие привычки, тогда как тело уже не испытывало потребности во многом, будучи, по сути, мертвым и приводимым в движение другими законами, нежели законы смертной плоти. Мы совершенно не испытываем физической усталости, только слабость, когда голодны либо истощены по другим причинам, соответственно, простая радость отдыха после тяжелой нагрузки нам недоступна. А в тот момент мой мозг, по привычке желал именно такого удовольствия. Не получая желаемого, разум тревожил меня бесконечным потоком самых разных мыслей, которые не давали мне расслабиться и спокойно заснуть в течение нескольких часов. Когда же мне удалось-таки забыться, мир сновидений также оказался совершенно не дружелюбным.

Мне снилось, что я гуляю с Шарлоттой по огромному собору. Здание было пустым и явно заброшенным, однако нигде не виднелось следов разрушения. При этом, через трещины в камне росла трава и дикие цветы. Сквозь окна, которые почему-то находились только под самой крышей очень высоко над землей, пробивались солнечные лучи, слегка разгонявшие царивший внизу полумрак. Лотта, моя нежная драгоценная Лотта, была весела и красива, и я смеялся вместе с ней. Мы бродили по зданию, рассматривая скульптуры, обсуждая витражи и играя с эхом. Как в старые добрые времена, когда у нас еще была надежда на счастливое завтра. И вот, Лотта взяла меня за руку и подвела к входной двери. «Пойдем отсюда, Гете, – сказала она тихо и ласково. – Пойдем. Здесь темно и одиноко, а там – большой светлый мир». Я потянулся, чтобы открыть дверь, но в последний момент отдернул руку: «Нет, любимая, я не могу. Солнце там… оно убьет меня». Моя ненаглядная широко улыбнулась, будто я сказал ей что-то неимоверно приятное: «Да, любимый. Убьет. И мы будем вместе навсегда».

С этими словами она подошла к двери и стала биться головой о толстые доски.

Раз. И еще раз. И еще. И еще.

И с каждым ударом она смеялась все громче.

Повернулась ко мне окровавленным лицом и спросила: