— О, Иисус, — со стоном прошептал старик.
— Я держу тебя, — сказал Джейкоб, внезапно оказавшийся рядом с ним.
Он помог отцу подняться на ноги.
— Где твоя мама? — спросил Харольд. — Она в порядке?
— Нет, — ответил Джейкоб.
Харольд по-прежнему целился в Грина и придерживал Джейкоба за своей спиной на тот случай, если Клэренс и остальные парни, сидевшие в грузовиках, решат воспользоваться дробовиками.
— Люсиль? — позвал Харольд.
Харгрейвы и Фред отошли подальше от горевшего дома. Грин прижимал ладони к животу. Харольд пошатывался, словно краб, а Джейкоб прятался за ним, как за щитом.
— Ладно, — сказал старик, когда они отошли от дома. — Я думаю, на этом мы и закончим.
Ружье выпало из рук Харгрейва — не потому, что Харольд бросил его, а из-за чертова кашля, огненного оползня в груди, который, наконец, вырвался на свободу. Что-то похожее на бритвенные лезвия терзали его легкие. Такую сильную боль он никогда еще не испытывал. Перед глазами вновь появились огненные искры. Земля поднялась и ударила его по лицу. Везде сверкали молнии и грохотал гром его кашля. С каждым содроганием тела они разрывали его грудь. Он даже не мог выругаться, хотя ругань была бы единственным пригодным средством, которое заставило бы его почувствовать себя лучше.
Фред поднял ружье с земли и отвел назад затвор, проверяя, был ли патрон в патроннике.
— Ты сам виноват, что так получилось, — сказал он.
— Не трогай мальчика, — прошептал старик. — Пусть он останется чудом.
Смерть смотрела ему в глаза, и Харольд был готов принять ее.
— Я не знаю, почему ваша жена не вернулась, — внезапно сказал Джейкоб.
Харгрейв и Грин посмотрели на него с таким удивлением, словно он только что появился перед ними из воздуха.
— Я помню ее, — продолжил Джейкоб. — Она была очень красивая и могла петь песни.
Лицо восьмилетнего мальчика покраснело под коричневой копной волос.
— Она нравилась мне, — признался он. — И я считал вас очень добрым человеком, мистер Грин. Вы подарили мне на день рождения пневматическое ружье, а она обещала спеть для меня песню.
Зарево, исходившее от горевшего дома, омывало его лицо. Глаза мальчика искрились в красноватом свете.