– Боюсь, это удалось лишь мне, – горько улыбнувшись, ответил генерал. – Когда я очнулся, руины заливали рассветные лучи, тварей и след простыл, а растерзанное, бренное тело Прохора остывало среди множества других, людских и бесовских. До сих пор не знаю, как мне удалось подняться и побрести прочь оттуда, в сторону лагеря Витгенштейна. Должно быть, Господь хранил мою душу, раз я пережил ту жуткую ночь. Помню лишь, как брел по лесу и, завидев впереди кавалерийский разъезд, прохрипел что-то, дабы привлечь их внимание, даже не зная, друзья передо мной иль враги. Даже французский плен был участью лучшей, чем еще одна ночь в этих лесах… И когда в глазах моих вновь потемнело, и я, обессиленный, опять провалился в забытье, меня поглотил жуткий, холодный ужас: вдруг эта тьма – не долгожданное забвение? Что, если это сумерки?
Помолчав, генерал добавил:
– А потом я проснулся в расположении наших войск. Несколько дней ушло на то, чтобы прийти в себя. Я принял решение не рассказывать никому правды о случившемся, дабы не прослыть сумасбродом, и назвал причиной гибели моего отряда внезапную атаку французской конницы. С тех самых пор я никогда и никому не рассказывал эту историю и вам поведал ее впервые.
Оторвав взгляд от созерцания пустой пуншевой чаши, Денис Васильевич взглянул в блестящие глаза хозяев.
– Да только вам все это и так было известно, верно? Кроме, быть может, финала.
Отец семейства улыбнулся – или, скорее, оскалился.
– Да уж… Эту страницу для нас приоткрыли вы… Хотя вы ошибаетесь, если думаете, что ваше спасение в ту ночь ставит точку в этой истории.
Матушка тоже оскалилась; на лицах Настиных родичей, вмиг лишившихся аристократичной сдержанности и стремительно превращавшихся в звериные морды, расцвело ликование. Они смотрели на жертву, угодившую в ловушку, ожидая, когда на ее лице сменят друг друга удивление, отчаяние и жуткий, липкий предсмертный ужас.
Но на лице генерала они увидели лишь улыбку.
– Вы правы. Но теперь я точно довершу начатое.
И прежде, чем окончательно превратившиеся в чудовищ хозяева сообразили, что к чему, Денис Васильевич резким ударом колена опрокинул стол. Посуда со звоном посыпалась на взревевших от неожиданности волколаков. Они были в замешательстве лишь мгновение и, когда оно миновало, уже вновь готовы были броситься на дерзкого старого вояку и растерзать его в клочья.
Но мгновения Давыдову оказалось достаточно.
Вскочив, генерал сбросил сюртук. Под ним он оказался перепоясан саблей; в руках блеснули выхваченные из карманов крошечные «шкатулочные» пистолеты. Твари бросились вперед, ревя и царапая когтями перевернутый стол, готовые впиться в плоть ненавистного убийцы их соплеменников… Одна из них задела и с грохотом опрокинула древние доспехи… Жалкие пистолетики не страшили, а лишь смешили их: даже выстрелы оружия покрупнее могли лишь немного задержать их, а подобные хлопушки вообще подобны комариному жалу…
Вскинув пистолеты, Давыдов выстрелил. На долю секунды существа, еще недавно имевшие людской облик, будто и правда не заметили уколов крохотных пуль. Однако, когда генерал уже мог чувствовать жуткую вонь из их оскаленных пастей, эффект, описанный в старинных легендах, наконец, проявил себя.
Рухнув как подкошенные, твари начали беспомощно извиваться, стремительно возвращаясь к человеческому облику.
– На этот раз я не забыл серебро, господа волколаки, – прошептал Денис Васильевич, отбрасывая пистолеты. Он посмотрел туда, где прежде сидела Настя, но белесое облако порохового дыма скрывало часть зала. Вдруг из-за спины послышался яростный рев. Денис Васильевич схватился за эфес сабли, но не успел выхватить ее: страшный удар сбил его наземь. Жуткие волчьи клыки впились в плечо, тело придавила огромная провонявшая псиной туша… Еще мгновение – и пасть чудища сомкнется на его шее…
Из последних сил генерал дотянулся до крохотного серебряного кинжала – засапожного ножа в ножнах на голени, прихваченного на крайний случай. Металл вошел глубоко в дьявольскую плоть – взвыв, тварь обмякла и затихла. Чертыхаясь, генерал выбрался из-под мертвого врага, под воздействием серебра стремительно возвращавшегося в человеческое обличье. «Неужели Настя?» – думал Денис Васильевич. Конечно, он знал, что ему придется покончить с ней, но не думал, что так…
Звериная морда обернулась лицом кучера. Вздохнув, Давыдов вынул саблю из ножен. Он почувствовал врага – там, в пороховом дыму, и успел развернуться, чтобы отразить удар, когда огромная лапа, разорвав едкий бледный туман, обрушилась на него. А затем он начал наносить удары… Один за другим, тесня чудовище к стене. Наконец один из ударов достиг цели: существо, взвыв от боли, осело на пол. Давыдов приготовился нанести coup de grace, когда тварь внезапно подсекла его своим мощным хвостом, и он рухнул на пол, сцепив зубы от боли. Над ним вырос огромный черный силуэт. Неожиданно голова чудища – только лишь голова – лишилась устрашающих черт, и Денис Васильевич увидел лицо своей пассии.
– Как ты узнал? – спросила она. Несмотря на изменившийся голос – грубый, нечеловечески злобный – генералу сложно было смотреть на это милое личико и понимать, что перед ним порождение ада. Казалось, будто Настя просто нарядилась в какой-то дурацкий костюм, как на иных петербургских балах-маскарадах.
– Шрам на локте, – прохрипел он.