– Да?
– По-моему, кто-то пел колыбельную.
– Когда?
– В пятницу, когда Егор Иванович с кем-то разговаривал наверху.
– Колыбельную? Как поют маленьким детям?
– Да, колыбельную. Мне так кажется. Не знаю… Кто-то напевал колыбельную песню.
– Тучкову?
– Не знаю, не думаю.
– Голос был женский?
– Вроде. – она поджала губы, видя что теперь и Мешков смотрит на нее с явным недоверием. – Я вообще не уверена. Мне так показалось… Колыбельную, да.
Мешков поблагодарил ее, горячо пожал ей руку и заверил: если выснится, что Тучкова здесь третировали – виновные понесут суровое наказание. Пусть она не сомневается.
Мешков сунул ей свою визитку. Если она что-нибудь вспомнит, пусть обязательно ему позвонит. Даже если это «что-то» покажется ей малозначительным. Зачастую именно такие, на первый взгляд незначительные подробности и помогают пролить свет на произошедшее.
Но когда она ушла, он повернулся к Вадику и спросил насмешливо:
– Что скажешь?
– Вот интересно, – задумчиво произнес Вадик, – она заранее все это выдумала или сочинила, так сказать, по ходу дела?
– Думаешь, сочинила? – с сожалением спросил Мешков.
– Я где-то слышал, что склероз сосудов головного мозга, приводящий в последствии к старческому слабоумию, то есть к маразму, начинается где-то в районе шестидесяти.
– Вряд ли ты будешь говорить об этом с такой легкостью, когда тебе стукнет, скажем, пятьдесят девять.
– Сколько ей? Шестьдясят пять, шестьдесят семь?
– Что-то около того.