— Обожрутся сразу, и обед, и ужин…
Мужской голос изменился, словно он хотел посмеяться и досадовал одновременно:
— Обрыбятся, Ленуся! Полную пайку получает только тот, кто балду не пинал.
— Получается, четыре бригады только?
— Ну. И наши.
— И наши… — задумчиво повторила женщина. — Надо же. Мне бы кто тогда сказал, что я беловоронских орков своими буду называть — обсмеяла бы.
— Ха! Обсмеяла бы! — мужик хрипловато засмеялся: — Башку́ б ты ему отрезала, в это поверю.
Женщина весело хмыкнула:
— Это потому что я дура была.
— А сейчас?
— А сейчас я умная. Не хочу бо́шки чекрыжить. Артисткой быть хочу, понял?
— Да это уж мы в курсе…
В окошко раздачи выглянула хорошенькая голубоглазая девушка, убедилась, что больше голодающих не наблюдается, и задвинула ставню-заслонку. Сразу стало не слышно ни кухонных шумов, ни разговора.
Кавуз покосился на свою забытую вилку, замершую в воздухе с куском котлеты, и встретился глазами с Рухидом.
— Вот тебе и повариха, — обескураженно проговорил тот.
Надим, тоже прислушивавшийся к разговору в кухне, ничего не сказал, только выразительно пошевелил бровями и уткнулся в свою тарелку.
Ну, дела.
Худо ли бедно, с сегодняшней нормой справились все. Не успевшим до пяти бригадам пришлось дожидаться восьми вечера. Кавуз гадал: позовут ли их ещё раз? Позвали. Видать, «Миша» решил не менять своё слово. Тем, кто уже успел получить обед, раздали ужин. Остальным — обед, не до конца остывший только благодаря объёму кастрюль и бачков. Хотя его сложно было назвать даже тёплым. Тарелки с супом подёргивались белой плёнкой жира. Бригада Салима начала ворчать и возмущаться, но Пилсур, сидевший рядом, только за соседним столом, ткнул возмущающихся в спины и громко объявил:
— Хороший какой суп, наваристый! — и прошипел сидящим рядом: — Ешьте скорей, пока нас из-за этих баранов не выгнали…
Кавуз покачал головой. Допрыгается Салим. И других подставит. Не хочет смириться с судьбой, не хочет один глаз закрыть. Дурак.