Проклятая игра

— Ты обещал остаться.

— Я обещал выслушать вас. И выслушал. И не хочу иметь ничего общего с этим проклятым местом.

Марти потянул на себя дверь. Уайтхед сказал ему в спину:

— Ты думаешь, Европеец оставит тебя в покое? Ты видел его во плоти, ты знаешь, на что он способен. Рано или поздно ему придется заставить тебя замолчать. Ты об этом не думал?

— Я рискну.

— Здесь ты в безопасности.

— В безопасности? — язвительно переспросил Марти. — Вы серьезно? В безопасности! Вы жалкий тип, вы знаете это?

— Если ты уйдешь… — начал с угрозой Уайтхед.

— Что? — повернувшись к нему, резко спросил Марти. — Ну и что ты сделаешь, старик?!

— Я сдам тебя полиции ровно через две минуты, ты под надзором.

— Когда они меня найдут, я расскажу им все. И про героин, и про труп в холле. Расскажу им обо всех ваших грязных делах. Мне плевать на ваши угрозы, ясно?

Уайтхед кивнул:

— Вполне. Это тупик.

— Да, вроде того, — ответил Марти и, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Его ожидал отвратительный сюрприз. Щенки нашли Беллу. Их тоже коснулась воскрешающая рука Мамолиана, хотя они не могли послужить ни для какой практической цели: слишком маленькие, слепые. Они лежали около пустого живота матери, их рты искали давно отсутствующие соски. Щенков было пятеро, один пропал Может быть, именно его заметил Марти тогда в разрытой могиле — шестой малыш, похороненный чересчур глубоко или слишком разложившийся…

Белла приподняла голову, когда он проходил мимо. Покалеченные останки черепа качнулись в его направлении. Марти с отвращением отвернулся, но ритмическое постукивание заставило его взглянуть вновь.

Очевидно, Белла простила Марти его жестокость. Совершенно спокойная, со щенками под боком, она уставилась на него пустыми глазницами, мягко колотя хвостом по ковру.

Опустошенный Уайтхед сидел в комнате, где его оставил Марти.

Поначалу ему было очень трудно рассказывать, но постепенно становилось все легче, и под конец он даже радовался этому освобождению. Сколько раз он хотел открыть все Евангелине. Но она мягко и тактично давала ему понять: если у него есть тайны, она не желает их знать. Она годами жила под одной крышей с Мамолианом, но никогда не спрашивала почему, словно знала, что ответ вызовет новые вопросы.

Вспомнив о жене, Уайтхед почувствовал, что давние печали поднялись со дна души к самому горлу; они переполняли его. Европеец убил Евангелину, без сомнений. Он или его агенты были с ней там, на дороге; ее смерть — не случайность. Будь это случайность, Уайтхед знал бы об этом. Его безошибочный инстинкт почувствовал бы правду, несмотря на ужасную скорбь. Но он не испытывал ничего подобного, только ощущение косвенной причастности к ее смерти. Ее убили, чтобы отомстить ему. Одно из целого ряда событий, но явно наихудшее.