Проклятая игра

22
18
20
22
24
26
28
30

Все происходило очень непринужденно. Командующий офицер в меховой куртке на плечах повернулся спиной к пленникам, вытянув руки над горящей жаровней. Палач остановился рядом с ним, небрежно положив окровавленный топор на плечо; толстый хромой мужчина, он смеялся над каждой шуткой офицера и пытался немного согреться перед тем, как вернуться к своей работе.

Кэрис улыбнулась.

— Что сейчас происходит?

Она ничего не ответила, во все глаза глядя на человека, который собирался их убить. Она улыбалась.

— Кэрис. Что происходит?

Солдаты выстроились в линию и толкнули их вниз, на землю в центре площадки. Кэрис склонила голову, подставляя затылок.

— Мы сейчас умрем, — прошептала она далекому собеседнику.

В начале шеренги палач поднял топор и опустил его профессиональным ударом Голова пленника отделилась от шеи, выпуская гейзер крови, которая становилась грязно-бурой на серой стене, на белом снегу. Голова упала лицом вниз, немного покатилась и остановилась. Тело корчилось на земле. Краем глаза Мамолиан наблюдал за процедурой, пытаясь унять стук зубов. Он не боялся и не хотел, чтобы они думали, будто он боится. Ближайший к нему пленник начал кричать. Два солдата выступили вперед по пролаянному офицером приказу и схватили его. Внезапно тишину, позволявшую слышать, как снег ложится на землю, нарушили всеобщие жалобы и мольбы: ужас хлынул, словно открыли двери. Сержант ничего не сказал. Они должны быть счастливы, что умрут именно так, подумал он. Топор — для аристократов и офицеров, но здешнее дерево не годилось для виселицы. Он посмотрел, как лезвие упало во второй раз, и подумал: шевелится ли язык во рту мертвеца, сочащемся кровью?

— Я не боюсь, — сказал он. — Какой смысл в страхе? Его нельзя купить или продать, его нельзя любить. Его даже нельзя надеть, чтоб согреться, когда вас раздели.

Голова третьего пленника покатилась по снегу и четвертого… Солдат рассмеялся. От крови шел пар. Ее мясной запах раздразнил аппетит людей, голодавших уже неделю.

— Я ничего не теряю, — сказал он вместо молитвы. — У меня была бессмысленная жизнь. Она закончится здесь, ну и что?

Пленник слева от него был молод, не больше пятнадцати лет. Барабанщик, решил сержант. Он плакал.

— Посмотри туда, — сказал Мамолиан. — Вот где настоящее дезертирство.

Он кивнул в сторону распростертых тел: от покойников убегали паразиты. Блохи и гниды осознали, что хозяева мертвы, и сновали по головам и обрубкам, торопясь найти новый приют, прежде чем их убьет холод.

Мальчик поглядел и улыбнулся. Зрелище развлекло его на мгновение, и палачу этого хватило, чтобы размахнуться и нанести смертельный удар. Голова отпрыгнула, в грудь сержанту ударил жар.

Мамолиан вяло оглядел палача. Тот слегка испачкался в крови, а больше ничем его ремесло на нем не отразилось. Лицо палача было бесформенным, с запущенной бородой, нуждавшейся в стрижке, с круглыми горящими глазами.

«И меня убьет вот такой человек? — подумал сержант. — Что ж, мне нечего стыдиться».

Он убрал руки за спину в обычном жесте подчинения и склонил голову. Кто-то рванул его за рубашку, чтобы обнажить шею.

Сержант ждал. Шум, похожий на выстрел, прозвучал в его голове. Он открыл глаза, ожидая увидеть снег, падающий на отделенную от шеи голову; однако нет. В центре площадки один из солдат упал на колени, его грудь была разорвана выстрелом из верхнего окна монастыря. Мамолиан посмотрел на него. Солдаты толпились по краям площадки; выстрелы прорезали снегопад. Раненый командир неуклюже свалился на жаровню, и его меховая куртка вспыхнула. Два солдата были пойманы в ловушку за деревом и подкошены пулями; они осели и переплелись друг с другом, как любовники.

— Прочь, — прошептала Кэрис повелительно. — Быстро прочь.