— Да, боюсь, ты прав. Все меньше и меньше интересного для нас остается здесь. Но значит ли это, что мы должны сдаться и умереть?
Глядя на его спокойное аристократическое лицо, на глубокие впадины глаз, Брир начал вспоминать, почему доверился этому человеку. Страх понемногу проходил, злость тоже. В воздухе царило спокойствие, и оно потихоньку действовало на Брира.
— Пей чай, Энтони.
— Спасибо.
— А потом, я полагаю, тебе надо сменить брюки.
Брир покраснел; он ничего не мог с собой поделать.
— Твое тело отреагировало вполне нормально, нечего стесняться. Дерьмо и сперма заставляют мир вращаться.
Европеец мягко рассмеялся в свою чашку. Брир почувствовал, что смеются не над ним, и присоединился.
— Я никогда не забывал тебя, — сказал Мамолиан. — Я обещал, что вернусь, и сдержал обещание.
Баюкая чашку в дрожащих ладонях, Брир встретил пристальный взгляд Мамолиана. Брир помнил, что этот взгляд всегда непроницаем, но сейчас ощутил его тепло. Европеец сказал: ты не забыт, ты не покинут. Возможно, у Мамолиана есть свои причины быть здесь; возможно, он пришел выжать плату из задолжавшею кредитора; но это лучше, не правда ли, чем полное забвение?
— Зачем ты вернулся? — спросил Брир, поставив чашку на стол.
— У меня есть дело, — ответил Мамолиан.
— И тебе нужна моя помощь?
— Верно.
Брир кивнул. Слезы почти высохли. Чай помог, и он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы задать пару наглых вопросов.
— Ну а как насчет меня? — произнес он.
Европеец нахмурился. Лампа у кровати замигала, будто дошла до кризисной точки и вот-вот перегорит.
— Как насчет тебя? — повторил Мамолиан.
Брир сознавал, что идет по тонкому льду, но решил не сдаваться. Если Мамолиану нужна помощь, он должен предоставить что-нибудь взамен.
— Что здесь для меня? — спросил Брир.