Ивонна долго и пристально смотрела на него. Он так вымотался, бедный. Слишком много общается с этим проклятым старым ублюдком из Оксфорда. Она ненавидела Уайтхеда, хотя никогда не встречалась с ним.
— Да, конечно, я поеду, — ответила она наконец.
Той кивнул. Ивонне показалось, что он вот-вот расплачется.
— Когда? — уточнила она.
— Я не знаю. — Той попытался улыбнуться, но улыбка выглядела неестественно. — Может, и не придется. Но я думаю, что все пойдет прахом, и когда это случится, мы должны быть подальше отсюда.
— Ты говоришь так, будто наступит конец света.
Той ничего не ответил. Ивонна не могла сейчас ничего у него выпытывать: он был слишком уязвим.
— Только один вопрос, — сказала она. — Для меня это важно.
— Один.
— Ты что-то сделал, Билли? Я имею в виду что-то незаконное. Ведь речь идет об этом?
Той удрученно вздохнул. Она должна научить его еще очень многому. Он не умел выражать подобные чувства. Он хочет научиться, это видно по глазам. Но здесь и сейчас все останется, как есть. У Ивонны хватило ума не давить на него, иначе он замкнется в себе. А сейчас ее молчаливое присутствие нужно ему гораздо больше, чем ей — ответы на вопросы.
— Все в порядке, — произнесла Ивонна. — Не говори ничего, если не хочешь.
Рука Тоя так крепко сжала ее ладонь, что казалось, они никогда не смогут расцепить руки.
— О, Билли, все не так страшно, — нежно проговорила Ивонна.
Той опять ничего не ответил.
22
Родные места остались такими же, какими их запомнил Марти, но он чувствовал себя призраком. На грязных улочках, где он бегал и дрался в детстве, теперь были другие драчуны и, как он подозревал, более серьезные игры. Если верить воскресным газетам, десятилетние ребятишки нюхали клей. Вырастут — начнут продавать таблетки и колоться. Они не беспокоились ни о чем и ни о ком, а меньше всего о самих себе.
Конечно, он тоже был малолетним преступником. Воровство — образ жизни в здешних местах. Но прежде это была какая-то ленивая, почти пассивная форма воровства: подхватил что-то — и смываешься вместе с украденной вещью пешком или на машине. А если дело кажется слишком сложным, забудь о нем, на свете много всякой всячины, которую можно прибрать к рукам. Не похоже на преступление в том смысле, в каком Марти понял это слово гораздо позже. Скорее сорочий инстинкт: брать то, что плохо лежит, никому не желая зла, и проходить мимо, если ничто не упало тебе в руки.
Но эти мальчишки — вот они стоят кучкой на углу Нокс-стрит — выглядели куда более отчаянными и жестокими. Как и Марти, они выросли в безрадостном месте: поросшие травой стены, торчащая арматура, уродливые бетонные строения, редкие следы неудачных попыток озеленения. Однако Марти знал, что общего языка им не найти. Апатия и безрассудство нынешних подростков пугали его; он чувствовал, что их ничто не остановит. На этой улице, да и на других окрестных, не стоило рождаться и жить. Хорошо, что мать Марти умерла до того, как в квартале произошли самые неприятные изменения.
Наконец он подошел к дому двадцать шесть. Здание было перекрашено. Шармейн на одном из свиданий обмолвилась, что Терри — муж одной из ее сестер — покрасил стены пару лет назад, но Марти успел забыть об этом. То, что дом оказался не зеленым с белым, как он много лет представлял себе, подействовало как пощечина Терри сделал работу плохо, только для виду, и краска на наличниках уже облупилась. Через окно Марти разглядел, что тюлевые занавески (он всегда их ненавидел) заменили на глухие шторы и сейчас они были задернуты. На подоконнике в пространстве между окном и занавесками, как в ловушке, пылились забытые фарфоровые фигурки — свадебные подарки.
ebooksa