— Я хотел умереть, — пробормотал Брир. Слова звучали так, словно его рот забит камешками.
— Ты пока не можешь погибнуть, Энтони. Ты кое-что должен мне. Ты ведь сам понимаешь?
— Я хотел умереть, — только и выговорил в ответ Брир.
Он пытался не ненавидеть Европейца, потому что тот непременно почувствует ненависть, удостоверится в ней и тогда, возможно, утратит снисходительность. Но скрыть чувства было сложно: раздражение просачивалось сквозь всхлипывания.
— Жизнь так жестока к тебе? — спросил Европеец.
Брир шмыгнул носом. Он не хотел разговоров, он хотел темноты. Разве Мамолиан не понимал, что поздно исцелять и оправдывать? Брир был куском дерьма на подошве монгола, самой ничтожной и безнадежной вещью во Вселенной. Образ Пожирателя Лезвий, последнего представителя некогда ужасного племени, тешил его самолюбие несколько лет, но фантазия давно потеряла силу и уже не могла освятить его мерзость. Всего лишь трюк, просто трюк; Брир знал это и ненавидел Мамолиана за его манипуляции.
«Я хочу умереть», — только так он мог думать.
Произнес ли он эти слова? Кажется, нет, но Мамолиан ответил ему, как будто все было произнесено вслух:
— Конечно хочешь. Я понимаю. Я действительно понимаю. Ты думаешь, это иллюзия: племена и мысли об избавлении. Но, поверь мне, все не так. В мире еще есть цель. Для нас обоих.
Брир поднес руку тыльной стороной к глазам и попытался унять всхлипывания. Его зубы больше не стучали, но чувствовал он себя странно.
— Так была ли жизнь жестока к тебе? — спросил Европеец.
— Да, — угрюмо ответил Брир.
Мамолиан кивнул. Он глядел на Пожирателя Лезвий с состраданием или идеально это изображал.
— По крайней мере тебя не засадили за решетку, — сказал он. — Ты осторожен.
— Ты научил меня этому, — признал Брир.
— Я показал тебе то, что ты и сам знал, но не видел, слишком запутанный другими людьми. Если ты забыл, могу показать снова.
Брир глянул на чашку сладкого чая без молока, которую Европеец поставил на столик у кровати.
— Или ты больше мне не доверяешь?
— Многое изменилось, — пробормотал Брир распухшими губами.
Теперь настала очередь Мамолиана вздохнуть. Он снова сел на стул и пригубил чай, прежде чем ответить.