Мы какое-то время молчим, а я, непривычный к обильной еде с утра ковыряю жаренный горошек с колбаской на своей тарелке, все не решаясь начать их есть:
— И что теперь будет?
Фетисов доел яичницу и начинал звучно отхлебывать горячий чай из большой кружки, на которой нарисован большой цветок с золотыми лепестками:
— Ну, как чего? Гаврилу кто-то научил хорошо соображать на счет руководства разного рода операциями. Так что дело в шляпе. Учитель у него был — первоклассный!
— И это… — я не в пример Фетисову обеспокоен тем, что же нас теперь ждет — ну, оно хорошо кончится?
Но Фетисов лишь грустно улыбается:
— А что? Война может хорошо закончиться?
— Для кого-то и да — предполагаю я, все-таки через силу заставив себя запихнуть себе в рот немного гороха.
— Что-нибудь снилось? — после короткой паузы Фетисов перевел разговор на другую тему.
— Ну… я — странное дело, но пока Фетисов не спросил, мне казалось, будто у меня не было снов — ну…
В голове вдруг стали всплывать образы, которые я тут же и озвучивал:
— Я был… как будто с деревянной дубиной. В каком-то городе, где все здания деревянные, но очень высокие, многоэтажные. Построенные в таком… готическом, что ли, духе.
— Даааа? — Фетисов заметно оживился.
— Да, а что?
— Ну, готика — эстетика падших ангелов.
— Буду знать!
— И что дальше?
— Да белиберда какая-то! Я будто входил в эти здания, а они были пустые, людей в них не было, и я нес с собой красные угли, горящие. Я брал их витиеватыми щипцами и опускал под пол в этажах домов, предварительно сняв сверху доски. А там, под половыми досками труха какая-то была. Она от углей начинала тлеть — и здания потом вспыхивали.
Фетисова, казалось, мой сон вдохновил.
— Еще на меня нападали какие-то механические железные чудовища, которые разлетались вдребезги, когда я начинал бить по ним дубиной.