Бедный Енох

22
18
20
22
24
26
28
30

Мы какое-то время молчим, а я, непривычный к обильной еде с утра ковыряю жаренный горошек с колбаской на своей тарелке, все не решаясь начать их есть:

— И что теперь будет?

Фетисов доел яичницу и начинал звучно отхлебывать горячий чай из большой кружки, на которой нарисован большой цветок с золотыми лепестками:

— Ну, как чего? Гаврилу кто-то научил хорошо соображать на счет руководства разного рода операциями. Так что дело в шляпе. Учитель у него был — первоклассный!

— И это… — я не в пример Фетисову обеспокоен тем, что же нас теперь ждет — ну, оно хорошо кончится?

Но Фетисов лишь грустно улыбается:

— А что? Война может хорошо закончиться?

— Для кого-то и да — предполагаю я, все-таки через силу заставив себя запихнуть себе в рот немного гороха.

— Что-нибудь снилось? — после короткой паузы Фетисов перевел разговор на другую тему.

— Ну… я — странное дело, но пока Фетисов не спросил, мне казалось, будто у меня не было снов — ну…

В голове вдруг стали всплывать образы, которые я тут же и озвучивал:

— Я был… как будто с деревянной дубиной. В каком-то городе, где все здания деревянные, но очень высокие, многоэтажные. Построенные в таком… готическом, что ли, духе.

— Даааа? — Фетисов заметно оживился.

— Да, а что?

— Ну, готика — эстетика падших ангелов.

— Буду знать!

— И что дальше?

— Да белиберда какая-то! Я будто входил в эти здания, а они были пустые, людей в них не было, и я нес с собой красные угли, горящие. Я брал их витиеватыми щипцами и опускал под пол в этажах домов, предварительно сняв сверху доски. А там, под половыми досками труха какая-то была. Она от углей начинала тлеть — и здания потом вспыхивали.

Фетисова, казалось, мой сон вдохновил.

— Еще на меня нападали какие-то механические железные чудовища, которые разлетались вдребезги, когда я начинал бить по ним дубиной.