Сыщик на арене
– Порядок,
Пока за кулисами происходило кормление диких зверей и прочая неразбериха, цирковой шатер постепенно наполнялся публикой перед дневным представлением.
До моего слуха доносились взволнованный детский смех и музыка, а до обоняния – запах попкорна и жареного миндаля.
И хотя желудок мой был набит, в голову как-то сама собой закралась мысль, что небольшой десерт, пожалуй, мне бы не повредил…
Однако прежде чем я успел осведомиться, что там синьор Балотелли думает насчет десертов, к нашей клетке вприпрыжку подбежал небольшого роста клоун в огромных ботинках, отпер дверцу и вывел нас к занавесу, за которым артистам полагалось ждать своего выхода. Клоун остался с нами, присел на корточки и почесал меня за ухом.
– Это Чарли, – прошептал мне Флойд. – Он славный малый, ужасно добрый и всегда нас смешит.
Ага, подумал я, так значит, в цирке не все так жестокосердны, как синьор Балотелли. Очень хорошо, иначе моя вера в человечество всерьез бы пошатнулась. Пока я нежился, наслаждаясь неожиданными ласками, мимо нас на манеж выбегал артист за артистом. Время от времени Балотелли что-то глухо бубнил, объявляя в промежутках очередной номер.
Внезапно раздалась барабанная дробь, а затем грянул туш. Чарли легонько подтолкнул меня и отдернул занавес. Мои товарищи устремились на арену. А? Что? Ах ты святой кошачий лоток, неужели уже пришла наша очередь?!
Я испуганно бросился вслед за остальными и тут же зажмурился, ослепленный яркими прожекторами. На помощь, я ничего не вижу! На репетиции не было столько света.
– Налево, Уинстон, налево! – прошипела мне собака по имени Пат.
Проковыляв налево, я весьма неуклюже запрыгнул на бортик манежа, и весь съежился, чтобы как можно меньше обращать на себя внимание. Пока остальные исполняли свои номера, я осторожно огляделся вокруг. Ах ты божечки, цирковой шатер был набит битком – ни одного свободного места! Мое маленькое кошачье сердечко сильно заколотилось от волнения. По мне, так зрителей тут было чересчур много! И из-за всех этих людей я ужасно разнервничался.
Я уже начал было обдумывать, как бы улизнуть и отвертеться от участия в номере, как вдруг на меня упал луч прожектора, снова послышалась барабанная дробь, а прямо к моему носу спустилась корзинка. Слишком поздно!
Я запрыгнул в корзинку, постаравшись проделать это как можно элегантнее, и почувствовал на себе взгляд сотен пар глаз. Они прямо-таки впивались в меня, жгли и испепеляли – казалось, моя шерсть вот-вот задымится. Сердце теперь билось неимоверно быстро, и от этого мне стало еще страшнее.
– Спокойствие, просто сохраняй спокойствие, – услышал я мяуканье Бартоломео, который уже успел занять свою позицию под куполом цирка.
– Сердце! – просипел я. – У меня что-то с сердцем!
– С твоим сердцем все в порядке, – прошептал Бартоломео. – У тебя просто сценическая лихорадка. Это совершенно нормально.
Что-что у меня? Сценическая лихорадка? О какой сцене он говорит? Наверное, имеется в виду арена? Впрочем, насчет лихорадки он, похоже, был прав: я действительно чувствовал себя довольно несчастным и больным. В таком состоянии мне ни за что не прыгнуть через обруч!
– В сценической лихорадке нет ничего страшного, – объяснил Бартоломео. – Все мы волнуемся перед выходом на публику, без этого никак. Сделай глубокий вдох и найди свой центр! Сконцентрируйся!
И вот обруч повис между площадками, снова барабанная дробь,
– Не забывай о дыхании! И не обращай внимания на пламя! Вперед, ты сможешь! – крикнул Бартоломео.