И это – мое? Вот это… невероятно-пахнущее, маленькое, сморщенное и копошащееся чудо? В горле что-то болезненно сжалось, дышать снова стало тяжело, но как-то по-другому…
Прекрасно тяжело. Легко-тяжело. Тяжело так, будто счастьем придавило – таким, от которого не отвертишься и не сбежишь. Почувствовала, как глаза застилает мутной пеленой…
Моя… моя малышка…
Втягивая носом воздух, я обняла этот копошащийся, вздрагивающий червячок, завернутый до середины в пеленку, ткнулась носом в шелковистый, светлый пух на голове…
И разрыдалась от беспомощности, не в состоянии справиться с лавиной любви, залившей вдруг все мое сердце до краев.
– Папочка, можете взять ребенка – новорожденным это полезно.
Внутри меня поднялась волна собственнического возмущения.
Какое «взять ребенка»?! Я ее только что родила!
Медсестра мягко, но настойчиво вытащила «червячка» из моих рук и, показав, как держать, передала ее ошалевшему и молчаливому Донскому.
Ребенок мгновенно замолчал, уставившись куда-то наверх невидящими глазками.
Тот прокашлялся, словно давил что-то в горле. Шумно глотнул, дрожащим пальцем провел по щечке малышки. Потому перевел глаза, подозрительно блестящие, на меня и сообщил.
– Да, это никакая не Люба.
Я всхлипнула, вытерла рукой обильные слезы – уже мне-то не стыдно поплакать в такой момент.
– А я говорила тебе.
– И была права. Однозначно, это Анна. Анечка… – Он протянул руку ко мне и погладил по щеке уже меня. – И знаешь, что… Похоже, что я теперь… не только тебя одну так сильно люблю.
– Ура! – ответила я невпопад.
И протянула руки к ним обоим.
Конец!