Лавка дурных снов

– Непременно, – отвечает Бренда. – И бутылку «Оранж драйвера» для меня. Но только за рулем я выпивать не стану, Джас. Мне нужно беречь водительские права. Они последнее, что у меня осталось.

– Как думаешь, тебе в самом деле удастся выкачать немного денег из своих стариков?

Бренде приходится убеждать себя, что удастся – как только они увидят малышей… При том условии, что она сможет подкупом или запугиванием заставить детей вести себя пристойно.

– Да, но только ни словечка про выигрыш в лотерею, – говорит она.

– Будь спокойна на этот счет, – отвечает Джасмин. – Я, конечно, родилась темной ночью, но это была не вчерашняя ночь.

Они хихикают: шутка старая, но по-прежнему смешная.

– Так что скажешь?

– Придется забрать Эдди и Роуз Эллен из школы…

– Глупости какие, – фыркает Бренда. – Ты решишься наконец или нет, подруга?

После продолжительной паузы Джасмин восклицает:

– В дорогу!

– В дорогу! – восторженно вопит в ответ Бренда.

Они какое-то время вместе скандируют эти слова, пока трое детей орут в квартире Бренды, и по меньшей мере один (хотя скорее – двое) ревет в Норт-Бервике, где обитает Джасмин. Вот они – две сильно располневшие женщины, на которых давно никто не обращает внимания на улице; толстухи, к которым не начнет клеиться в баре ни один мужик, разве что если час поздний, выпивка крепкая и никого лучше поблизости не наблюдается. Основательно поддав, мужчины начинают думать – Бренда и Джасмин прекрасно осведомлены об этом, – что жирные ляжки все же лучше, чем ничего. Особенно когда дело идет к закрытию. В Марс-Хилл они вместе учились в школе, а теперь обе живут на юге штата, по возможности помогая друг другу. Эти толстухи никому не нужны. У них на двоих целый выводок детей, но они скандируют: «В дорогу! В дорогу!» – как две юные соплячки из группы поддержки.

Сентябрьским утром, когда жарко уже в половине девятого, это нормально. Все как всегда.

II. А тем временем престарелые поэт и поэтесса, которые когда-то были любовниками в Париже, располагаются на пикник рядом с общественным туалетом

Филу Хенрейду исполнилось семьдесят восемь лет, а Полин Энслин стукнуло семьдесят пять. Они оба костлявы. Оба носят очки. Их редкие седые волосы треплет ветерок. Они остановились в зоне отдыха у магистрали I-95 рядом с Фэйрфилдом, то есть примерно в двадцати милях к северу от Огасты. Основное здание в зоне отдыха построено из досок, зато прилегающий к нему туалет возведен из добротного кирпича. Очень внушительный туалет. Можно сказать, туалет по последнему слову техники. Никаких посторонних запахов. Всего два месяца назад Фил, который живет в штате Мэн и хорошо знает эту зону отдыха, никогда бы не предложил организовать здесь пикник. В период летних отпусков основные магистрали просто забиты автомобилями отдыхающих из других штатов, и дорожное управление устанавливает в зоне отдыха ряды пластиковых туалетных кабинок. От них на этой приятной травянистой площадке воняет, как в аду в канун Нового года. Но сейчас кабинки лежат где-то на складе, и ничто не отравляет атмосферу в зоне отдыха.

Полин расстилает клетчатую скатерть поверх изрезанного инициалами стола для пикника, стоящего в тени развесистого старого дуба, и прижимает ее плетеной корзинкой, чтобы защитить от порывов теплого ветра. Из корзины она достает сандвичи, картофельный салат, ломтики дыни и два куска пирога с кокосовым заварным кремом. Полин захватила большую стеклянную бутыль с красным чаем. Внутри весело позвякивают кубики льда.

– Будь мы в Париже, пили бы вино, – говорит Фил.

– Будь мы в Париже, нам бы не пришлось потом ехать еще восемьдесят миль по платному шоссе, – отвечает Полин. – Чай холодный и бодрящий. Придется тебе довольствоваться им.

– Я вовсе не жалуюсь. – Он качает головой и кладет изуродованные артритом пальцы поверх ее рук (тоже распухших, но в меньшей степени). – Ты устроила настоящее пиршество, моя дорогая.