– Я не устал, – ответил он. – Деньги на самолет, может, и выслали, но я их не видел. Мы могли бы пойти и взглянуть на поле?
Я ответил, что могли бы, и провел его по коридорчику, который вел к скамейке запасных. Он прошел к домашней базе, не пересекая линию фола, одетый в форму Фарадея, и синие цифры 1 и 9 сверкали в лучах утреннего солнца (не было еще и восьми часов, и работники стадиона только начинали свой длинный день).
Жаль, я не могу вам передать, что я чувствовал, когда смотрел, как он шел по полю, мистер Кинг, но слова – это по вашей части, а не по моей. Только и скажу, что со спины он выглядел точь-в-точь как Фарадей. Конечно, он был на десять лет моложе… но возраст-то не определишь со спины, разве что по походке. К тому же он был худощавый, как и Фарадей, а это хорошо для шорт-стопа и игрока второй базы, но не для кетчера. Кетчер должен быть плотным и крепким, как гидрант. Таким был Джонни Гудкайнд. Глядя на этого парня, я думал о том, что ему не избежать переломов ребер и разрывов сухожилий.
Однако скроен он был покрепче Фарадея: и таз пошире, и бедра помощнее. Сверху он был тощий, но, глядя на него сзади, я, помнится, подумал, что он выглядит именно тем, кем, скорее всего, и является: сельским пареньком из Айовы, приехавшим поглазеть на красоты Ньюарка.
Он подошел к базе и обернулся, чтобы взглянуть на центр поля. Волосы у него были светлые, как и подобает сельскому парню, и прядь упала ему на лоб. Он отбросил ее и просто стоял, словно впитывал все, что видел: безмолвные пустые трибуны, где днем рассядутся пятьдесят тысяч зрителей; развешанные на ограждениях флаги, развевавшиеся на свежем утреннем ветерке; свежевыкрашенные в синий цвет вешки на ограничительной линии; только что приступивших к работе поливальщиков. Я всегда восхищался этим зрелищем и мог себе представить, что думает этот паренек, который всего-то неделю назад доил коров и ждал, когда в середине мая начнет играть местная команда.
Я подумал:
Но когда он посмотрел на меня, в его взгляде не было ни паники, ни страха. Ни даже волнения, которое, уж я-то знаю, чувствует каждый игрок в день открытия сезона. Нет, он выглядел совершенно спокойным, стоя у базы в своих «Левайсах» и легкой поплиновой курточке.
– Да, – произнес он тоном человека, окончательно убедившегося в том, в чем был уверен с самого начала. – Здесь Билли сможет отбивать.
– Вот и хорошо, – ответил я ему. Я просто не нашелся, что еще сказать.
– Вот и хорошо, – отозвался он. А потом, клянусь вам, спросил: – Как вы думаете, может, надо помочь поливальщикам?
Я засмеялся. Было в нем что-то странное, сумасшедшинка какая-то, заставлявшаяся людей нервничать… но она же и притягивала их к нему. Какая-то непосредственность. Что-то такое, отчего он вызывал симпатию, несмотря на ощущение, что он вроде как витает в облаках. Джо Дипунно сразу просек, что у него не все в порядке с головой. Кое-кто из игроков тоже это уловил, но он все равно им понравился. Сам не знаю, как это выразить: вроде ты говоришь, а к тебе возвращается звук твоего голоса. Будто эхо в пещере.
– Билли, – сказал я ему, – подготовка поля – не твоя работа. Твоя работа сегодня – надеть амуницию и брать мячи Дэнни Дузена.
– Дэнни Ду, – отозвался он.
– Именно его. Двадцать шесть побед в прошлом году, шел на получение приза Сая Янга, но сорвалось. Все потому, что его не любят журналисты. Он до сих пор бесится. И запомни: если он тряхнет головой, даже не думай снова подавать ему тот же сигнал. Если, конечно, не хочешь, чтобы тебе после игры надрали задницу. Дэнни Ду осталось четыре игры до двухсот побед, так что он пойдет на все, лишь бы добиться своего.
– Лишь бы добиться своего. – Билли кивнул головой.
– Именно.
– Если он тряхнет головой, махать по-другому.
– Да.
– А он подает чендж-ап[31]?
– А собака ссыт на пожарный гидрант? Ду выиграл сто девяносто шесть игр. Такого без чендж-апа не добьешься.