Но тут Пол Массимо и два его старших сына вышли на самый край пристани. У одного из сыновей, крупного симпатичного парня в свитере для регби, на ремне висела эта чертова труба. В каком-то подобии кобуры. Они помахали нам, а потом Пол протянул что-то каждому из парней. После чего поджег фитили. Они подбросили эти штуковины над озером и… Святой Боже! Нас буквально оглушило! Два взрыва, как от динамита, и ослепительные вспышки.
«Это не “вишневые бомбочки”, – сказал я. – Это “Эм-восемьдесят”».
«Где они их взяли? – спросила мама. – Папаша такие не продает».
Мы переглянулись, и можно было ничего не говорить: в Род-Айленде. В Род-Айленде, вероятно, можно достать что угодно. По крайней мере если твоя фамилия – Массимо.
Отец протянул сыновьям еще по одной и поджег их. Потом поджег свою. Три взрыва, достаточно громкие, чтобы распугать всю рыбу в Абенаки от южного конца до северного, в этом я не сомневался. Потом Пол помахал нам, а парень с трубой достал ее из кобуры, словно шестизарядный «кольт», и трижды протрубил:
И мы ничего не могли с этим поделать. Да, у нас осталась еще одна коробка петард «Черный кот», но после этих «М-80» какой от них был прок? На другом берегу толпа итальяшек хлопала и радостно вопила, девушки в бикини плясали. И очень скоро они запели «Боже, благослови Америку».
Мама посмотрела на меня, я – на нее. Она покачала головой, и я покачал головой. Потом она сказала: «До следующего года».
«Да, – поддержал я ее. – До следующего года».
Она подняла стакан – помнится, в тот вечер мы пили «Ведерко удачи», – и я поднял свой. Мы выпили за победу в две тысячи тринадцатом. Так началась гонка вооружений Четвертого июля. Прежде всего, думаю, из-за этой гребаной трубы.
Простите мой французский.
В июне следующего года я пошел к Папаше Андерсону и объяснил ситуацию. Сказал ему, что необходимо защитить честь всех, кто живет на западном берегу озера.
«Знаешь, Олден, – ответил он, – не знаю, как щепотка сгоревшего пороха связана с честью, но бизнес есть бизнес, и если ты вернешься через неделю, может, я что-то и подберу».
Я вернулся. Он пригласил меня в кабинет и поставил на стол коробку. На коробке были китайские иероглифы. «Такое я обычно не продаю, но мы с твоей мамой ходили в начальную школу, где она помогала мне с грамматикой и таблицей умножения. Я добыл тебе штуку, которая называется «Эм-сто двадцать», и по громкости она уступает только динамитным шашкам. И есть еще дюжина таких». Он достал цилиндр, насаженный на красную палку.
«Выглядит как бутылочная ракета, – отметил я, – только больше».
«Ага, считай это люксовой моделью. Называются они «Китайские пионы». Взлетают в два раза выше обычных фейерверков, а потом рассыпаются красными, пурпурными и желтыми звездами. Их ставят в бутылку из-под колы или пива, как обычную бутылочную ракету, но лучше отойти подальше, потому что, взлетая, они искрят. И держи под рукой полотенце, чтобы тушить кусты».
«Что ж, круто, – кивнул я. – После такого им будет не до трубы».
«Я продам тебе всю коробку за тридцать баксов, – продолжил Папаша. – Знаю, что дорого, но я добавил «Черных котов» и «рассыпушек». Можно приладить их к дощечкам и поджечь, а потом пустить по воде. Будет очень красиво».
«Можешь не продолжать. Попроси ты в два раза больше, я бы счел, что это дешево».
«Олден, – покачал головой Папаша, – никогда не говори так человеку моей профессии».
Я принес коробку в наш загородный домик, и мама так оживилась, что захотела опробовать и «М-120», и «Китайские пионы». Обычно я с ней не спорю – себе дороже, – но тут решительно воспротивился. «Если дать этим Массимо даже половину шанса увидеть, что у нас есть, они притащат что-нибудь получше».