Забрызгав их кровищей, как винищем (мы, алкаши – такие,
Взгляни-ка на меня, что пьем, тем и живем).
Когда испанец отошел в бреду, сказал тут Мэннинг,
Что Хавьеру пиявки выжрали мозги. А мне наплевать.
Я помню лишь, что у него глаза не закрывались,
А целый час, как он уж околел, все вздувались и сдувались —
И вправду кто-то жрал его прям изнутри, клянусь я, чтоб мне сдохнуть!
Вокруг без перерыва орали попугаи на мартышек,
А те на попугаев, друг друга не слыша, задирая бошки вверх на небо,
Что скрылось за проклятою зелёнкой. Его и видно-то не было.
В стакане что – вискарь или моча?
Одна из этих гнид, так, между прочим, впиявилась в штаны к французу —
Я говорил уже? Ты ж знаешь, что она жрала на ужин?
А следом уж сам Дорранс отдал богу душу,
Когда мы запилили вверх по склону, но все пока еще мы пребывали в джунглях,
Свалился в пропасть, и услышали мы хруст. Сломал себе он шею.
А молодой был, бедолага, лет лишь двадцать шесть,
Жениться собирался, теперь уж – то, что есть…
Жизнь хороша, а, друг? Жизнь – это гнида в глотке,
Жизнь – пропасть, куда мы все летим, и суп, в котором все мы, в общем,