– Поделом тебе, ублюдок! – закричал отец Ребекки Клайн. – Сдох, будто обоссавшийся пес! Добро пожаловать в ад!
В толпе одобрительно захлопали.
Зрители не расходились, пока тело Трасдейла – черный колпак так и остался на его голове – не уложили в ту же повозку, в которой казненного привезли в город. Затем постепенно толпа рассосалась.
Баркли вернулся в тюрьму и опустился на койку в той самой камере, где прежде находился Трасдейл. Он просидел десять минут. На морозном воздухе изо рта вырывались клубы пара. Он знал, чего ждет, и наконец дождался. Успел подхватить ведерко, в котором накануне принес Трасдейлу пиво, и его вырвало. Потом Баркли прошел к себе в кабинет и затопил печь.
Восемь часов спустя он по-прежнему сидел там и пытался читать книгу, когда пришел Абель Хайнс.
– Тебе надо пройти в морг, Отис. Я хочу тебе кое-что показать.
– Что?
– Нет. Ты должен сам это увидеть.
Они направились в здание, где располагались «Погребальные услуги Хайнса». В задней комнате на холодном столе лежал раздетый догола Трасдейл. Пахло химикатами и калом.
– При такой смерти люди всегда обделываются. Даже те, кто уходит с гордо поднятой головой. Это от них не зависит. Сфинктер не держит.
– И?..
– Подойди сюда. Думаю, что при твоем ремесле ты видел кое-что похуже обделанных порток.
Они лежали на полу, почти вывернутые наизнанку. Среди кала что-то поблескивало. Баркли наклонился поближе – это был серебряный доллар. Он вытащил его из кучи.
– Не понимаю, – признался Хайнс. – Этот сукин сын сидел под замком почти месяц.
В углу стоял стул. Баркли тяжело опустился на него, и стул скрипнул.
– Наверное, он успел проглотить его, когда увидел наши фонари. А потом всякий раз, когда тот выходил, очищал его и снова проглатывал.
Мужчины посмотрели друг на друга.
– А ты ему поверил, – наконец произнес Хайнс.
– Свалял дурака, что тут скажешь.
– Может, это больше характеризует тебя, чем его.