Мы брели по кучам пепла, от которого почернели штанины моих брюк, туфли и щиколотки Эммы и лапы Эддисона до самого живота. Где-то вдалеке рабочие затянули очередную песню, и их голоса странным эхом разнеслись по этой обгоревшей пустыне. Со всех сторон нас окружали руины. Время от времени раздавался резкий хлопок, вслед за которым из-под земли вырывался язык пламени. Но только самый первый испугал нас своей близостью. Нам повезло – изжариться заживо здесь было совсем просто.
Совершенно неожиданно поднялся ветер, черной метелью закручивая и поднимая в небо пепел и горячие головешки. Стало нечем дышать, как мы ни отворачивались и ни закрывали лица. Я натянул на рот воротник сорочки, но это не помогало, и я начал кашлять. Эмма взяла Эддисона на руки, но тут же стала задыхаться. Сорвав с себя пальто, я набросил его на них. Кашель Эммы стих, и я услышал, как Эддисон приглушенно произнес под плотной тканью:
– Спасибо!
Нам не оставалось ничего, кроме как сидеть, обнявшись, пережидая пепельную бурю. Мои глаза были закрыты. Как вдруг я совсем рядом услышал какое-то движение. Осторожно приоткрыв глаза, я увидел нечто, изумившее меня даже после всего, чему мне пришлось стать свидетелем на Дьявольском Акре. Мимо небрежной походкой шел мужчина. Да, он прижимал ко рту носовой платок, но в целом, похоже, его нисколько не беспокоили взметаемые тучи черного пепла. Он без труда ориентировался в темноте, потому что из его глазниц били лучи резкого белого света.
– Добрый вечер! – воскликнул он, направляя на меня свои лучи и приподнимая шляпу.
Я попытался ответить, но мой рот тут же наполнился пеплом, после чего то же самое произошло с глазами, а когда я снова сумел их открыть, мужчина исчез.
Ветер начал стихать, а мы принялись кашлять, плеваться и тереть глаза, пока полностью не вернули себе зрение. Эмма опустила Эддисона на землю.
– Если мы не будем осторожны, эта петля убьет нас прежде тварей, – проворчал он.
Эмма вернула мне пальто, крепко обняла меня руками и стояла, положив голову мне на грудь, пока воздух окончательно не очистился. Я смотрел на нее и боролся с желанием поцеловать даже сейчас, когда она с ног до головы была покрыта сажей.
Эддисон аккуратно откашлялся.
– Простите, что я вас отвлекаю, но нам и в самом деле пора.
Мы, слегка смутившись, разомкнули руки и пошли дальше. Вскоре в тумане впереди завиднелись какие-то бледные фигуры, суетившиеся между бараками на обочине дороги. Мы остановились в нерешительности, пытаясь понять, кто перед нами. Обойти этих людей не было ни малейшей возможности.
– Подбородок выше, держи спину прямо, – скомандовала Эмма. – Попытайся нагнать на них страху.
Сомкнув ряды, мы вошли в толпу похожих на дикарей людей с бегающими глазами, измазанных сажей и одетых в рваные обноски. Я нахмурился, изо всех сил пытаясь казаться опасной личностью. Они шарахались во все стороны, как побитые собаки.
Это было некое подобие поселка. Низкие хижины из листов металла, накрытые оцинкованными крышами. Чтобы крыши не улетели, на них водрузили валуны или пни. Дверями, там, где они вообще были предусмотрены, служили куски брезента. Едва заметный грибок жизни, растущий на костях сгоревшей цивилизации.
У хижин бродили куры. Какой-то мужчина стоял на коленях над дымящимся углублением в дороге и варил яйца, опустив их в изрыгающую жар воронку.
– Не подходите к ним слишком близко, – пробормотал Эддисон. – Мне кажется, они все чем-то больны.
Я разделял его мнение. Это было видно по хромающей походке и остекленевшим глазам прохожих. Лица некоторых были скрыты грубыми масками или мешками с прорезями для глаз, надетыми на голову. Наверное, маски скрывали их изъеденные болезнью лица или были призваны замедлять распространение инфекции.
– Кто эти люди? – спросил я.
– Понятия не имею, – откликнулась Эмма. – И спрашивать не собираюсь.