На арену промчалась тройка мулов, чтобы подобрать павших лошадей; другая упряжка тащила волоком труп быка.
Кармен увидела шорника, который направлялся под своды. Он трепетал от восторга:
– Хуан сегодня неподражаем, хорош, как никогда. Не бойся за него. Парень живьем глотает быков!
При этих словах шорник с тревогой взглянул на невестку – не испортила бы она ему это редкостное, небывалое удовольствие… Что же она наконец решила? Хватит ли у нее мужества взглянуть на арену?
– Уведи меня! – взмолилась Кармен. – Поскорее выведи отсюда. Мне дурно… Проводи меня до первой церкви.
Шорник взмахнул руками. Клянусь именем Роже! Уйти с такой замечательной корриды!.. Спеша к выходу, бедняга по пути соображал, где можно оставить Кармен, чтобы поскорее вернуться в цирк.
Когда выпустили второго быка, Гальярдо, опершись на барьер, все еще принимал поздравления от своих почитателей.
Сколько смелости и отваги у этого парня, «когда он захочет!». После первой схватки весь цирк рукоплескал ему, позабыв прежние неудачи тореро. Когда пикадор замертво рухнул наземь, Гальярдо бросился ему на выручку и увлек быка на середину арены. Искусными взмахами мулеты тореро под конец так утомил быка, что тот застыл на месте, не желая больше гоняться за обманчивой красной тряпкой. Пользуясь растерянностью животного, тореро с незащищенной грудью остановился под самой мордой, словно бросая ему дерзкий вызов. Хуан испытал прилив необычайного мужества, предвестие героических подвигов. Решив снова завоевать толпу безрассудной смелостью, он опустился на колено перед грозными рогами, готовый при малейшей опасности отпрянуть в сторону.
Но бык стоял неподвижно. Гальярдо протянул руку и тронул его взмыленную морду; животное не шелохнулось. Тогда тореро решился на нечто небывалое: подложив плащ под голову, как подушку, он растянулся на песке под самой мордой быка и пролежал так несколько секунд. Наступила жуткая тишина. Словно чуя затаенную опасность, бык недоверчиво поглядывал на неподвижную фигуру, спокойно лежавшую перед его рогами.
Когда же бык, к которому вернулось его яростное стремление разделаться с врагом, нагнул голову, тореро перекатился к его передним копытам и остался лежать, недосягаемый для удара рогами, а бык в слепом бешенстве прыгнул через него, тщетно пытаясь найти человека, за которым так долго гонялся.
Вскочив на ноги, Гальярдо отряхнул пыль с костюма, и толпа, преклоняющаяся перед смелостью, приветствовала его с былым восторгом. Бурными рукоплесканиями она отдавала дань не только смелости Гальярдо, но и собственному своему могуществу, угадав, что дерзкий тореро ищет примирения с ней, пытается вернуть себе ее прежнюю благосклонность. Сегодня Гальярдо вышел на арену, готовый любой ценой заплатить за успех.
– Случается, он бывает небрежен, – переговаривались между собой зрители, – частенько просто никуда не годится! Но у него есть совесть, и он дорожит честью своего имени.
Восторг толпы и радостное волнение, вызванное геройским поведением Гальярдо, а также метким ударом, которым маэстро прикончил первое животное, сменились возгласами досады при появлении на арене второго быка. Огромный, красивый зверь кружил посередине арены и косил глазами на шумных зрителей в первых рядах цирка, ошеломленный свистом и криками, которыми толпа пыталась раздразнить его; казалось, он боялся собственной тени, смутно угадывая ожидавшие его каверзы и ловушки. Капеадоры гонялись за ним, размахивая плащами. Бык то бросался на красную тряпку, то, фыркая, поворачивался к ней задом и огромными скачками несся прочь от людей. Проворство, с каким он спасался от преследователей, возмущало толпу:
– Это не бык, а настоящая обезьяна!
Размахивая плащами, капеадоры подогнали наконец быка к барьеру, где, застыв в седле и зажав под мышкой гаррочу, его поджидали пикадоры. Пригнув голову и яростно фыркая, бык кинулся к одному из неподвижных всадников, словно собираясь напасть на него. Но прежде чем острие гаррочи дотронулось до его тела, животное, сделав прыжок, бросилось наутек среди развевающихся плащей. Наткнувшись на второго пикадора, бык снова отпрянул в сторону, зафыркал и обратился в бегство. Встретив третьего, который успел кольнуть его гаррочей в шею, животное совсем обезумело от страха и пустилось вскачь.
Зрители шумно поднялись со своих мест, с яростью размахивая руками. Смирный бык! Позор! Все глаза устремились на ложу председателя: «Сеньор председатель! Этого нельзя допустить!»
Из первых рядов послышались голоса, однообразно и четко скандирующие:
– Огонь!.. Ого-о-онь!
Председатель, казалось, не решался. Бык продолжал носиться по кругу, преследуемый капеадорами с плащами на руке. Когда кому-нибудь из них в попытке задержать беглеца удавалось забежать вперед, бык поводил ноздрями, вдыхая запах плаща, фыркал и бросался назад, скача и лягаясь.
Крики в толпе усиливались: «Сеньор председатель! Неужто ваша милость ослепли?» На арену полетели бутылки, апельсины и подушки; все вдруг ожесточились против трусливого беглеца. Одна из бутылок угодила ему в рога, и толпа громкими криками одобрила меткий удар. Все тянулись вперед, перевешивались через барьер, словно готовые прыгнуть на арену и голыми руками в клочья разорвать гнусное животное. Какое бесстыдство! Выпустить на мадридскую арену вола, годного лишь для мясобойни. «Огонь! Ого-о-онь!»
ebooksa