«Я у Морриган, главы сектантов. Я все знаю про то, что вы меня воскресили. Они тоже все знают. Они хотят увезти меня в Италию, чтобы узнать, как воскрешать мертвых. Я — проект «Лазарь». Я в каких-то катакомбах. Тут холодно, как под землей, и темно. Морин Миллиган сказала, что вы можете найти ее в церкви святого Альфонса. Свяжитесь с ней. Я связан, и у меня все затекло.»
Послание получается сбивчивое, но больше времени у меня нет, да и сил осталось очень немного, нужно возвращаться.
Я, не дожидаясь ответа, открываю глаза в реальном мире, который в кой-то веке так же безрадостен и темен, как мир мертвых. Отец Стефано сосредоточенно пишет что-то в блокноте, делая вид, что не замечает меня.
Еще некоторое время я размышляю о том, дошло ли мое сообщение, что будут делать мои родители, что стоило бы сделать мне. Каждый из этих вопросов слишком сложный, чтобы я мог успокоить себя ответом.
Вскоре я слышу, как кто-то скребется в дверь, и я слышу голос Доминика. Доминик говорит:
— Мне сказали побыть с ним вместо вас, отец Стефано.
Первое, что говорит мне Доминик, когда падре оставляет нас вдвоем:
— Я соврал, — он заговорщически улыбается и продолжает:
— Но мама и бабуля все равно заняты, он не будет их отвлекать.
Еще некоторое время Доминик молчит, а потом добавляет:
— Привет, — он тихонько смеется. — Я не буду спрашивать, как у тебя дела, ладно?
— Ладно, — соглашаюсь я. — Как считаешь, Доминик, это будет начало отличной дружбы, если ты отцепишь меня на полчасика? Я имею в виду, мне в этой жизни еще пригодится способность ходить или хотя бы вертеть головой.
Доминик смотрит на меня, и взгляд его совершенно не читается, я не знаю что за ним, как не могу знать, что скрывается за закрытой на замок дверью.
Наконец, Доминик говорит:
— Разумеется. Если ты попытаешься сбежать, я тебя убью. Ты это знаешь?
— Осознаю.
Когда Доминик расстегивает ремни, я, пошевелившись, чувствую в затекших руках, ногах и шее такую боль, что сползаю со стола вниз, прямо на пол.
— Скоро пройдет, — говорит Доминик. — Меня так наказывали за непослушание в аббатстве.
Я с трудом поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, а Доминик вдруг садится на пол совсем рядом, добавляет доверительно:
— Нельзя радоваться, когда убиваешь. Нужно убивать только для того, чтобы сделать дело. Понимаешь? Так решил Господь.