— Пойдёшь, — сказал Максим. — По твоей милости бабушку чуть удар не хватил.
Верка отшвырнула журнал
— Па, мне тринадцать лет, если что! — взвилась она. — Сколько можно? Я взрослая девушка! Или мне что — в восемь вечера домой, «Спокойной ночи малыши» посмотреть и баиньки, да?
У Максима не дрогнул ни один мускул на лице.
— Во-первых, подними журнал, — приказал он.
— Коммуняцкое старьё это… — прошипела сквозь зубы Верка.
— Повторяю: аккуратно подними журнал и положи его на полку, — продолжал Максим. — Его писали люди, которые знали побольше твоего. Потом ты спустишься в сад и кое-что сделаешь. Иначе твой домашний арест продлится до конца лета. И дело не в том, что ты вчера притащилась пьяная. У тебя серьёзные проблемы.
Верка знала, что отец не разбрасывается угрозами. Поэтому она слезла с постели, положила журнал, как было указано, на полку, бросила поверх простыни скомканное покрывало (этот жест означал, что она «застелила» постель) и поплелась вслед за отцом в сад.
— И не смей больше валяться в уличных портках на разобранной постели, — заметил по дороге Максим. Верка пробурчала что-то насчёт того, что портки — это мужские подштанники, которые она не носила и носить не собирается, а валяться она может где хочет и как хочет, потому что она — свободный человек… но, не встретив никакой реакции на свои слова, заткнулась.
— Вот это что за кладбище домашних животных? — спросил Максим, когда они пришли к кустам малины. — Зачем ты это устроила?
Воплощение презрительного негодования молчало.
— Нет, ну это уму непостижимо — на кладбище жить… — завелась тёща, но подавилась собственным возмущением.
— Вера, — сказал Максим мягко, но твёрдо (да, именно так), — ни бабушка, ни мать, ни я ничего подобного нагородить не могли. Вряд ли это сделали соседи. Им это сто лет не нужно. Не знаю и не хочу знать, зачем ты это сделала, но это неудачная идея. Понятно? It’s not a good idea. В общем, так, милое дитя. Мы на кладбище жить не будем, так что разбирай свою, значит… — он на мгновение задумался, — инсталляцию, и кончим дело.
«Милое дитя» злобно выворотило из земли и отшвырнуло кресты — две пары сбитых под прямым углом штакетин — и схватилось за лопату. Максим не спеша поднял и осмотрел их. Простенькие памятники были сработаны на совесть — надёжно сбиты, тщательно покрашены, а потому даже ещё не начали гнить. Вертя в руках, Максим увидел на одном из них бледную надпись, нанесённую, очевидно, маркером: «KEN RIP» Смысл сего начертания стал ему очевиден лишь после того, как он прочитал надпись на втором кресте — BARBIE RIP. Кен и Барби, Барби и Кен — воплощённое детство, брошенное в игрушечную могилу… а ведь было время, когда Вера не ложилась спать, не расцеловав пластиковых любимцев. А RIP, точнее, R.I.P. — rest in peace, «покойся с миром».
— Папа!!!
Первой мыслью было, что из зарослей выползла змея: гадюки в этих местах водились в изобилии, хотя по мере истребления лесов их поголовье медленно, но верно снижалось. Оказалось, что он слишком оптимистично смотрит на мир…
— Сэ-с-мотри… это… это же… — лепетала дочка, выронив лопату из дрожащих рук и указывая пальцем на то, что лежало на земле.
— Господи, страсть какая… — сказала Вера-старшая.
— Да что же это такое, а?.. Что же это творится? — причитала тёща.
Максим потом вспоминал, что еле удержался от идеи помянуть нечестивым словом чью-то мать.
ebooksa