На экране маньяк щёлкал глазовыдирательной машинкой перед лицом одного из плохих парней, которого суровый сценарист решил принести в жертву. Верка лениво созерцала эту, как выразилась бы тёща, «живодёровку», и с кем-то усердно эсэмэсилась. Её лицо то и дело озарялось улыбкой, которую, если бы речь шла о более зрелой девице, можно было бы назвать блудливой.
— Па, я всё, спатки, — она немного фальшиво зевнула, правда, под конец фальшивый зевок перешёл в самый натуральный. — Спокойной ночи. — Благонравная дочка поцеловала папеньку в щёку и поплелась наверх, напевая под нос: — И мне не стрёмно закричать про то, что это лю-убовь, в моём саду цветут ромашки, конопля и ма-арковь, я продолжаю повторять себе, что всё за… ши-ибись… — окончания Максим не услышал, потому что Верка зашла в комнату и закрыла дверь.
Максим без интереса смотрел, как храбренькая банковская операционистка поливает маньяка из огнемёта, и в самый пронзительный момент выключил телевизор.
— Мне бы ваши проблемы, — вслух сказал он. Затем сходил проверить, заперта ли дверь, и вернулся в гостиную.
По пути он забрал из кармана куртки «Осу», удостоверился, что она заряжена, и, не раздеваясь, завалился спать. «Хоть бы постыдились спать одетым, нечто вы скотина!» — вспомнил он бессмертное изречение бабки Пейзлерки, эпизодически мелькнувшей в «Похождениях Швейка», и впервые за весь грёбаный день усмехнулся.
Кажется, он проснулся на доли секунды раньше, чем услышал заполошный визг сверху. Он обнаружил, что стоит на ногах, полностью одетый (а, ну да, он же так и лёг не раздеваясь), с резинострелом в руке.
Он в считанные секунды взлетел по лестнице и ворвался в комнату Верки.
И от того, что он там увидел, с ним приключился кратковременный столбняк.
На тумбочке возле кровати горели три свечи. И не простые, а декоративные, отлитые в форме экзотических цветов, ароматизированные. Они плавали в стеклянной тарелке с водой. Кроме свечей, горел ночник — было похоже на то, что его включили недавно. В смешанном свете Максим увидел Петьку Кравчука. Почти голый (из одежды на нём были только красные плавки) он катался по полу, пытаясь отодрать от своего горла что-то похожее на карликовую обезьянку. Маленькое чудовище целеустремлённо душило его.
Верка забилась в угол кровати, закрывалась руками и визжала, как резаная.
К ней, запинаясь о скомканное одеяло, подбирался второй уродец.
Максим издал горлом непередаваемый звук, и уродец обернулся.
Это была Барби.
Из-под серо-бурых лохмотьев сквозило тело мумии. Выцветшие космы обрамляли череп, обтянутый кожей. А из впадин глазниц таращились жёлто-бурые гляделки.
Таращились вполне осмысленно — со смесью злобы, предвкушения расправы, и чего-то ещё, недоступного разумению живых. Никогда прежде Максим не видел такого взгляда ни у людей, ни у зверей.
Так могут смотреть только немёртвые.
Барби издала скрежещущее хихиканье и прыгнула на Максима, целясь в горло. Она на мгновение опередила выстрел — резиновая болванка ударила в то место, где она стояла только что. Максим выронил пистолет и отбил пакость рукой. Отбить не удалось — чудовищная дрянь вцепилась в запястье сухонькими лапками и принялась грызть.
— Сука! — взревел Максим и попытался второй рукой свернуть башку этой твари. В этот момент что-то сильно рвануло его за лодыжку. Он не удержался и упал.
Падая, он задел затылком об стену, отчего слегка «поплыл». Сквозь туман и яркие весёленькие звёздочки он видел, как гулко ухающий, разбухший в могиле Кен и его подхихикивающая спутница ковыляют по его груди. Он пошевельнулся, чтобы сбросить уродцев — но в этот момент Петька Кравчук, чьё единоборство с Кеном закончилось технической ничьей, упал на него сверху с распахнутой рубашкой, которой накрыл обеих милых куколок, как сетью, и, не обращая внимания на злобное верещание, замотал тугим узлом.
— Верка! Спрэй от комаров, бляха-муха! С подоконника возьми! Зажигалкой! Резко, на хер!
ebooksa