Внутреннее кровотечение от таких вот драгоценных способов материалистического врачевания в расчет не принималось. Коль скоро исходит, дескать, дурная кровь. Меж тем в целом методика изуверского кровопускания у недоразвитых эскулапов с XIV по XIX век почиталась хирургической панацеей, как и симптоматическое лечение кровососущими пиявками.
Лечили материалисты-возрожденцы и дурнопахнущими средствами вроде кала и мочи. Между прочим, до сей поры мы имеем подобные рецидивы зловредительства у знахарей и знахарок, практикующих среди прочего уринотерапию. Стакан-другой собственной мочи натощак, и будьте здоровы.
Вообще, Фил, бездуховный суеверный материализм мне здорово напоминает знахарскую уринотерапию, когда материальные выделения человека и природы принимают за универсальное творческое средство естественного воздействия на природные аномалии и патологии. Их ведь не может не заметить даже отъявленный материалист, гольем живущий от сих до сих приземленных границ, руководствующийся исключительно здравым животным смыслом, доставшимся ему не от Бога, коего требуется открыто и ясно осознавать, но от Дьявола, тихой сапой искушающего человека неосознанным темным невежеством.
Мракобесие множества секуляров естественно и потому ненормально. Как известно, в психиатрической лечебнице самыми светлыми умами, здоровыми и нормальными людьми как раз себя почитают безнадежно больные…
— И-и-эх, — Филипп щелчком сбил пепел со второй, подряд выкуренной им сигареты, — последней рационалистической антитезой ты меня убедила, Настена.
Никина блажь сверхъестественна и оттого нормальна. Как она скажет, так и будет. Рационально и сверхрационально…
Эхма, где наша не пропадала!
— Там же, где и везде, Фил. В Америке, в Европе… У меня в жесть на физкультуре у Патрика…
Ой, Фил, а он не будет против того, чтобы мы обзавелись ребеночком? — вдруг заволновалась Настя.
— Думаю, рыцарь-адепт Патрик с нами благоразумно согласится по модулю.
— Прорицаешь?
— Нет, просто рационально предполагаю…
Облачайся, жена моя, с должным достоинством и надлежащей осанкой, последуем к иным воздухам благорастворенным ради вящего приятия лета пенсильванского.
Понедельник — день длинный…
Физиологически смена часовых поясов каким-либо значительным образом не беспокоила Филиппа во всех его ипостасях и ликах. Личным суевериям же он стремился не поддаваться и не поминать суесловно об извечной тяжести понедельников или о майской маете.
«Скалярная шкала времени, измеряемая в сутках, в неделях, в месяцах есть социализированная условность…
Продолжительность светового дня на человека не влияет, если он проводит во сне ему привычное количество часов. Будь то в течение ночи или днем во время сиесты, непременно найдутся час-другой для отдыха, когда никто и ничто не мешает вздремнуть…
Мне-то лично достаточно трех-четырех часов сна в сутки или чуток больше. Настене хватает пяти-шести часиков, когда как…
Дщерь моя Параскева может преспокойно дрыхнуть десять часов кряду. Дед Патрикей, кажись, никогда не спит…
Ишь, как его лордство и сиятельство предрассветный моцион в парке совершает! Прогуливается, мыслит, замышляет, прорицает, черт старый…»