— А мы?
— Пуговицу поищем.
— Какую пуговицу?
— Большую!!! Тебе к губе пришить, чтоб ты ее не раскатывал, оболтус. Мы с тобой просто сядем рядышком, тесно плечом к плечу как боевые товарищи…
И все потому, что к третьему веку отцы ноогностики, к счастью, додумались, как обходиться без всякой античной похабени… — Вероника отчего-то весьма неприлично выругалась и заново пустилась в объяснения.
— Для наведения эйдетического контакта достаточно иметь общий объект эмоциональной привязки. Возьмем мою статую Афродиты у бассейна. Вспомни и покажи мне, какой ты ее видишь…
Филипп крепко зажмурился и своемысленно представил сверкающую бронзовую богиню.
— Теперь посмотри на нее моими глазами…
В восприятии Ники божественный образ несколько потускнел, покрылся патиной, черты лица приобрели же суровость, даже жестокость, вовсе не свойственную милому оригиналу.
«Ага! Вот она какой себя представляет…»
— Ника! Смогу ли я тебе точно передать видение? Мне, знаешь, там не шибко-то климатило…
— Какая тебе разница, Филька, если я буду смотреть в собственной апперцепции? Пошли на диван… Ложись поудобнее и голову ко мне на колени, брат Филипп. В чувственной позе влюбленного юноши тебе будет проще…
Закрой глаза и расслабляйся, неофит. Даю обратный отсчет…
Несмотря на сверхплотный прандиум, претор Гай Юний Регул Альберин пребывал в превосходном расположении духа и тела. Не беспокоила его и жаркая духота здесь, почти в болоте у Эсквилина.
Не пришлось и желудок облегчать гусиным перышком. И неразбавленного вина за завтраком у гостеприимного Эмилиана Орфита он совсем не пил в противоположность своей дурной кельтиберийской привычке. И с вольноотпущенником философом Филократом не спорил, когда тот принялся утверждать, будто в начале всех начал лежало Добро, и лишь затем неизвестно откуда взялось Зло, коему подвластны люди и боги…
Претор Альберин одним упругим движением оставил седло иссиня-вороной кобылы в беленьких чулочках, со звездочкой во лбу. За что она и получила кличку Стеллана.
Тут же к ним услужливо подскочил какой-то клиент из дома Орфитов-Ибериков. Его кличку, или какое там у него прозвище, претор не давал себе труда запомнить. «В Ахеронт его! Трется у стенок в атриуме, и довольно ему чести подержать поводья».
Прикоснувшись к всадническому перстню, претор небрежно глянул на клиента. Тот странно изогнулся в греческую сигму и по-овечьи проблеял:
— О величайший Гай Альберин! Тебе покровительствуют боги. Дозволь мне, ничтожному, приглядеть за твоей лошадкой, о лучший друг нашего богоравного Эмилиана Орфита.
До ответа низкорожденному плебею Гай Альберин не снизошел. Он потрепал по холке Стеллану, косившуюся бешеным глазом на клиента, и направился сквозь ряды воинов третьей преторианской когорты к месту казни государственных преступников.