— Тот, который от отравления умер?
— Ну да… Извините, Владимир Александрович, но я ведь всего досье не читал… А в жилконторе бардак страшный. Лесопромышленный комбинат стоит, всю "социалку" сбрасывает. В том числе и эти дома. Домовые книги раздали владельцам домов. Так что я и книги не видел — только запись в карточке.
Густых подумал.
— Ну, а как насчёт его преподавательской деятельности? В педагогическом институте справлялись?
Кавычко помялся.
— Институт давно уже преобразован в университет. До их архивов я, прошу прощения, так и не добрался… Но на кафедре этнографии некоторые ветераны его вспомнили…
Густых устало надул щёки, сделал губы дудочкой и с шумом выпустил воздух изо рта. Сказал:
— Ладно, Андрей. Спасибо… Иди.
Кавычко поднялся. Как-то неуверенно двинулся к дверям. Оглянулся:
— Всё нормально, Владимир Александрович?
— Всё просто прекрасно! — язвительно ответил Густых и махнул рукой.
Когда дверь за Кавычко закрылась, Густых набрал номер, послушал гудки.
— Владимиров, — раздался как всегда спокойный голос начальника управления ФСБ.
— Густых беспокоит, добрый день. Что же ты, Александр Васильевич, про досье на Коростылёва мне ничего не сказал?
Владимиров на секунду замялся.
— У меня были инструкции, — наконец сказал он.
Густых хотел было спросить — чьи, но передумал; вспомнил разорванный, полуобглоданный труп Максима Феофилактовича. Ему стало муторно.
— Вот какая просьба к тебе, — сказал, наконец, Густых. — Надо установить за домом Коростылёва круглосуточное наблюдение.
Владимиров помолчал.
— Согласен, — сказал наконец.