Тарзану было больно, он отворачивался от еды, поскуливал.
— Жри, говорю! Сегодня только рыба, завтра мяса добуду — у меня в лабазе припасы.
Тарзан из вежливости похлебал из чашки. Положил морду на обмотанные тряпицами лапы. Задремал.
А Стёпка, затеплив керосиновую лампу, сидел за столом и думал. Чёрный от загара лоб прорезали глубокие морщины. Стёпка вздыхал и качал головой.
— Однако, ничего не придумаю один. Надо Катьку звать. Она годами постарше, видела больше.
* * *
Катька пришла через несколько дней.
— Живой ещё? — сказала она вместо приветствия.
— Недавно чуть не помер. Однако даже в лодку с тенями сел, да потом очнулся.
Катька пожевала чёрными губами. Сняла старую доху, под которой оказалась телогрейка. Сняла и телогрейку, стащила пимы и блаженно вытянула ноги в чулках, связанных в одну иголку.
Ноги были толстые, искривленные.
— А я ходить плохо стала, — пожаловалась она. — Раньше, бывало, на лыжах до посёлка за день добегала. А теперь и думать боюсь. Как до сельпо дойти? Мука кончилась, спичек мало, соли.
— Соли дам, и спичек дам, — сказал Степка. — Муки тоже дам, только у меня у самого мало.
Показал на Тарзана, который мирно дремал у них под ногами, спиной к печке.
— Вот показать тебе хотел.
Старуха внимательно посмотрела на пса.
— У таких, говорят, три глаза. Два обыкновенных, и один на лбу, под шерстью. Он этим глазом духов видит. А у этого, видишь, не один глаз под шерстью, — а целых два.
— И я то же самое подумал, — сказал Степка. — Только не пойму, как он до Югана добежал, если городской.
— Откель знаешь, что городской?
— А ты погляди. Это он сейчас шибко худой, больной. А был-то, видно, что лошадь. И тайги совсем не знает.