Гимназистка. Под тенью белой лисы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Зачем они ей? — удивился Тимофеев. — У неё же нет магии.

— Она рассчитывает, что к моменту, когда магия появится, контроль уже будет.

— С чего бы магии у неё вдруг появиться? — недоверчиво спросил Тимофеев. — У них в роду никого одарённых нет, если мне память не изменяет.

Я только руками развела. Выверты Полининой логики для меня оставались точно такой же загадкой, как и для всех остальных.

— Нда… — протянул Тимофеев, — втравили вы меня, Елизавета Дмитриевна, в неприятности.

— Почему я? Вы сами могли резко отказать Полине Аркадьевне в выражениях, не допускающих двойного толкования. А то она именно ваш вопрос приняла за согласие, знаете ли.

— Да разве я про это? — махнул Тимофеев рукой. — Положим, пришлёт мне бумаги Свиньин-Морской, укажу на невозможность выполнения, и всё. Или если финансирование покажется достойным, а цели интересными, подпишу договор. Я про Соболевых.

— С Соболевыми я вообще дел не имела, — ответила я, чувствуя, как неприятно начало подсасывать под ложечкой. Вряд ли князь разузнал, что я была у него в гостях, а это значит, что пакость пришла со стороны Софии Данииловны.

— С ними не имели, — согласился Тимофеев, — а вот с Его Императорским Высочеством…

— С ним я тоже дел не имела, не имею и иметь не буду, — резко ответила я, чтобы тут же поправиться: — По возможности.

Артефакт-то, как ни крути, придётся возвращать Львовым, для этого с кем-то придётся контактировать, а с цесаревичем у меня практически налажены отношения. Дружеские, разумеется.

— Видите ли, Елизавета Дмитриевна, — невозмутимо продолжил Тимофеев, — в газетах продолжается истерия по поводу Соболевых. Причём не ограничиваются промахами князя, как самыми мелкими, так и достаточно серьёзными. Но особенно сильно проходятся по Соне, то есть Софии Данииловне. Всё идёт к тому, что помолвка, и без того висевшая на волоске, в ближайшее время будет разорвана.

— София Данииловна сделала для этого всё возможное, — заметила я. — Конечно, ей удобно обвинять меня в случившемся, точнее, даже не в случившемся, а в подозреваемом. Ведь помолвку до сих пор не расторгли. Может, и не расторгнут. Попугают, да и оставят.

Тимофеев вздохнул. Тяжело так вздохнул, что я заподозрила: его вздоха хватит и на мои проблемы, которые со вчерашнего дня чуть-чуть подросли. Правда, всей глубины моих проблем заведующий лабораторией не знал, но ему хватило и видимой верхушки айсберга.

— Увы, Елизавета Дмитриевна, почти не приходится сомневаться, что расторгнут.

— В любом случае это меня не касается. Единственное, что касается в отношении императорской семьи — обещание Михаила Александровича похлопотать за меня и за поручика Хомякова.

— Вы его здесь видите? — скептически спросил Тимофеев.

— Его Императорскому Высочеству нет необходимости здесь находиться, чтобы хлопотать за нас.

— Я о поручике, — фыркнул Тимофеев, то ли насмешливо, то ли раздражённо. — Если бы всё было так, как хотелось бы вам представить, он уже был бы здесь. А вместо этого мы видим травлю нынешней невесты цесаревича и восхваление вас. И что из этого следует?

— Что? — нервно уточнила я.