— Вы могли видеть иллюзию и даже не подозревать об этом, — он почти зевнул мне в лицо.
— А Николай? То есть поручик Хомяков. Уж он точно может знать, что был у меня не иллюзией.
— К сожалению, подобный допрос поручика Хомякова невозможен.
Разумеется, невозможен, потому что всё обвинение рассыплется карточным домиком после такого допроса.
— Это официальная позиция следствия?
— Помилуйте, барышня, — снисходительно усмехнулся этот тип. — Следствие ещё идёт. Разумеется, ваше заявление и другие бумаги я приложу к делу. Но если вы рассчитываете, что после вашего заявления поручик Хомяков будет отпущен на свободу и сможет избежать карающего меча правосудия, то вы глубоко заблуждаетесь.
— Он невиновен!
— Суд определит, — равнодушно ответил следователь. — У вас всё? В таком случае более вас не задерживаю.
Захотелось на него наорать и выплеснуть содержимое пузатой чернильницы, которая прямо-таки просилась в руку, прямо в эту наглую лоснящуюся рожу так, чтобы чернила потекли сначала по лицу, потом новёхонькому мундиру, красному сукну стола… Я столь живо представила картину, что руки зачесались сделать её явью. Но этим бы я точно Николаю не помогла, а только настроила против себя того, от кого могла зависеть его судьба. А могла и не зависеть — тут я не заблуждалась. Я закрыла глаза, чувствуя, как внутри бурлит ярость, мешается с магией и хочет выплеснуться, несколько раз вдохнула-выдохнула, чтобы успокоиться.
— Имейте в виду, что невиновного вам посадить не удастся. Всего хорошего.
Повернулась я недостаточно резко, чтобы не заметить снисходительную усмешку следователя. Да, этот точно посадит того, на кого укажут, и даже аппетит не потеряет.
— Всего хорошего, барышня. И советую вам ещё раз хорошенько подумать, пока я не дал вашему заявлению хода.
Штабс-капитана в приёмной не было, а Хомяковы по моему лицу поняли, что разговор у нас со следователем не задался. Волкова зло выдохнула: «Пусть она не думает, что ей всё сойдёт с лап», подразумевая, скорее всего, Ольгу Александровну.
— Не сойдёт, — согласилась я. — Сейчас не Средневековье, чтобы монархи творили всё что вздумается.
Секретарша выразительно закашлялась,
— Кто бы ни творил, страдает Коля, — сказала Волкова, зыркнув на неё довольно зло.
Хотя, конечно, секретарша — последняя, кого можно обвинить в проблемах Николая.
— Да, как бы теперь дело ни повернулось, — сочувствующе сказал Тимофеев, — отставки вашему сыну не избежать.
— А и к лучшему, — махнул рукой Хомяков. — Лишь бы вытащить его из этой западни. Тоже мне, долг перед Отечеством — охрана истеричных девиц.
Секретарша закашлялась ещё возмущённей, Пётр Аркадьевич наконец обратил на неё внимание и подошёл к столу: