Мефодий Всеславович не порадовал. Домовые университета ничего не слышали о записях Седых, который все свои исследования перенёс к Рысьиным, а в университете не оставил даже дневников. Домовые устроили самый настоящий обыск, но не нашли ни клочка бумаги с упоминанием опытов, которые велись в университете, не то что журнала с записями. Я что-то подобное подозревала, поэтому не расстроилась и попыталась подбодрить распереживавшегося Мефодия Всеславовича.
— Так, чую, времени почти не осталось, — вздохнул он, — защита на артефакте истаивает. Тёмный бог скоро проявится.
— Он уже проявился. Не сам, через посыльного. Попытался заслать новую душу в это тело. Не насовсем, а только чтобы достать артефакт.
— Ох ты ж, — ошеломлённо выдохнул Мефодий Всеславович. — Неймётся ему. И как?
— В этой схватке я победила, но та особа на драку не рассчитывала и была не готова. Место опять же, для неё чужое.
Я ничуть не заблуждалась относительно своего успеха: даже в этот раз победа далась нелегко, а что будет, когда заявится готовая к отпору личность, уже со скепсисом относящаяся к пугалкам про душу, я даже загадывать не хотела. Ещё меня сильно беспокоил тот факт, что ключом к моей прошлой личности был второй Зверь, пугающая меня инфернальная лиса. Что-то подсказывало, что если она истает, то ключ в двери попросту сломается, лишив меня памяти о прошлом навсегда.
Во входную дверь постучали, и вскоре Полина внесла поднос с одним-единственным письмом, которое выглядело довольно сиротливо, несмотря на лежащий рядом с ним костяной нож для бумаг. Так же сиротливо выглядела короткая записка: «Хороший ход, но вашу позицию он не улучшит» с затейливым вензелем «АВ» вместо подписи. На вырисовывание подписи наверняка ушло львиное время из подготовки письма к отправке, настолько тщательно там был прорисован каждый завиток. Наверное, Волков, пытался так успокоиться. Возможно, первые варианты письма были куда длиннее и вычурнее в плане эпитетов. Но поскольку штабс-капитан хотел казаться вежливым, то первые варианты были забракованы и ко мне отправился последний, практически похвала. Но это скорее беспокоило, чем радовало: из записки следовало, что Волков не оставляет свои прожекты относительно меня и уверен, что в ближайшее время я непременно обращусь к нему за помощью. Письмо я отбросила назад на поднос и сказала Полине:
— Фаина Алексеевна пообещала, что сегодня доставит господина Звягинцева. Как только он появится, немедленно мне сообщите.
— Хорошо.
Она стрельнула любопытными глазами на раскрытое письмо, но я и не подумала его убрать, всё равно ничего нужного Рысьиным не углядит, и лишь повторила:
— Немедленно, вы поняли? Это очень важно.
— Да-да, разумеется.
Полина сделала вид, что она весьма обижена неверием то ли в её умственные способности, то ли в её преданность мне. Но особо не усердствовала, поскольку и она, и я прекрасно понимали, что в случае чего она побежит с докладом к княгине, а не ко мне.
Впрочем, завтрак, который мы разделили с Мефодием Всеславивичем, оказался выше всяких похвал, о чём я сообщила Полине перед уходом, выразив надежду, что обед будет не хуже. Если её и удивляла моя прожорливость, то она этого никак не показала, пообещала, что приложит все силы к приготовлению обеда и закрыла за мной дверь.
Хоть и было интересно, побежит ли она к Рысьиной сразу, таща в клювике письмо от Волкова, проверять я не стала. Меня ждала работа. Тимофеев, который тоже, скорее всего, изучил вечерние газеты, встретил меня несколько настороженно, но разговаривал исключительно на рабочие темы. Даже доверил самостоятельно приготовить один из нужных растворов, как он сказал, необычайно важный для намечающегося опыта. Испортить раствор хлорида натрия, на мой взгляд, было невозможно, но я всё же с точностью выполнила все рекомендации и всё тщательно взвешивала. Раствор был перелит в высокий химический стакан, в который Тимофеев осторожно опустил укутанный незнакомыми плетениями артефакт. Артефакт повис примерно посередине жидкости и закрутился вокруг собственной оси, покрываясь мелкими кристалликами соли.
— Идеально, — бросил довольный Тимофеев, но больше ничего не успел сказать, потому что в лабораторию влетела София Данииловна с плотно сжатыми губами. Кружево на её блузке воинственно топорщилось, словно было неведомым оружием, а ленты развивались, как змеи на голове Медузы Горгоны.
— Извольте объясниться, Елизавета Дмитриевна! — с порога бросила она.
Тимофеев смущённо кашлянул, но родственница на него не обратила ни малейшего внимания, даже не повернулась, чтобы поздороваться. Я тоже решила пренебречь хорошим тоном и не желать доброго утра неприятной мне особе.
— Простите, София Данииловна?
— Вы ведёте себя недостойно, — прошипела она. — Заигрывать с чужим женихом — грех.
ebooksa