На глаза Усеррефа навернулись слезы. Он много лет не говорил на родном языке ни с кем, кроме Пирры.
Но тут его посетила тревожная мысль. Не может быть, чтобы ему на пути случайно встретился акиец в лохмотьях, говорящий на египетском. Что, если это бог в человеческом обличье?
– К-кто ты такой? – прозаикался Усерреф. – Что тебе нужно?
– Тебя я нарочно не разыскивал. Скажу только, что искал давних знакомых. Они ненавидят Воронов так же, как я. А ты куда путь держишь?
Усерреф запнулся в нерешительности. Он дал Пирре слово, что будет беречь кинжал, пока не найдет способ его уничтожить, а это должно сделать божество. Но кефтийские боги не станут слушать египтянина. Как же быть?
Если перед Усеррефом и впрямь бог, можно обратиться к нему. А если нет? Риск слишком велик.
– Не знаю, – наконец ответил египтянин. – А ты как думаешь, куда мне идти?
Предполагаемый бог отпил большой глоток вина.
– Возвращайся домой.
Усерреф опешил:
– Не могу.
– Почему? Твоя госпожа умерла. Что еще тебя держит на Кефтиу?
В сердце Усеррефа пробудилась надежда. Перед глазами замелькали картины: вот священное растение папирус покачивается на берегах Утеру, а вот его семья… Как же давно он их не видел! И конечно, в Египте Усерреф наверняка сумеет выполнить последнюю волю Пирры.
Незнакомец опять перешел на египетский:
– Что бы ты ни решил, друг, долгих тебе лет жизни и Солнца над головой. И пусть ты найдешь путь к горизонту и обретешь там вечный покой.
Усерреф низко поклонился. Выходит, перед ним действительно бог. Египтянин ответил на традиционное благословение:
– Пусть твое имя живет в вечности. Я сделаю так, как ты сказал.
36
Пряча лицо под мокрым плащом, чтобы скрыть шрам, Пирра торопливо шагала за Гиласом. Он пошел вперед, за Разбойницей. Два дня они повсюду искали Усеррефа, но тщетно. А буря все не утихала.
Пирра вышла из-за поворота. Гиласу преградили путь какие-то рыбаки с трехрогими острогами и кожей странного фиолетового оттенка. Насквозь промокшие овцы жались друг к дружке в загоне, примыкающем к жалкой лачуге. Рыбаки загнали Разбойницу в угол между лачугой и загоном. Там она рычала, мокрая и перепуганная.