Однако, не успев еще доехать до первого в моем списке борделя, подумал: «Знаешь, навести-ка ты для начала салон, принадлежащий заказчику. Вдруг там еще открыто, и новому владельцу твоя картина понравится». Я доехал до салона, постучал в дверь. Она чуть приоткрылась, и я увидел уставившийся на меня женский глаз.
– Мы вас знаем? – спросила женщина.
– Нет, вы меня не знаете, но не хотели бы вы получить картину, которая украсит ваш вестибюль?
– Извините, – ответила она, – мы уже заказали картину одному художнику, он сейчас над ней работает.
– Так я тот самый художник и есть, – сообщил я, – картина готова!
Оказывается, хозяин салона, перед тем как отправиться в тюрьму, рассказал жене о нашей с ним договоренности. Меня впустили внутрь, и я показал картину.
Жене хозяина и его сестре, которые теперь управляли заведением, картина понравилась не так чтобы очень, и они решили продемонстрировать ее работавшим у них девушкам. Я закрепил картину на стене вестибюля, девушки вышли из своих комнат в глубине дома – и началось обсуждение.
Одна из них сказала, что ей не нравится застывшее на лице рабыни выражение.
– Какое-то оно не шибко радостное, – сказала эта девушка. – Она должна улыбаться.
Я спросил:
– Скажите, когда вы массируете мужчину, который на вас не смотрит, вы улыбаетесь?
– Ну уж нет! – ответила девушка. – Я выгляжу точь-в-точь как она! Но только изображать это на картине – неправильно.
Я оставил картину в массажном салоне, однако, продумав целую неделю, женщины все же решили, что она им не подходит. Выяснилось, что подлинную причину такого решения составляла обнаженная грудь рабыни. Я попытался объяснить им, что поначалу мне был заказан сюжет еще и покруче, что я его сильно смягчил, однако их представления о том, что требуется салону, расходились с представлениями его прежнего хозяина. Я подумал, что чопорное отношение людей, содержащих подобное заведение, к одной-единственной голой груди весьма забавно, и отвез картину домой.
Там ее увидел мой друг, бизнесмен Дадли Райт, и я рассказал ему историю картины. А он, выслушав меня, сказал:
– Тебе следует оценить ее втрое дороже. Это же искусство, цены ему никто не знает, и люди обычно думают: «Раз цена высокая, значит, и вещь ценная».
Я ответил:
– Ты спятил! – однако забавы ради купил за двадцать долларов раму и вставил в нее картину, чтобы она была готова для осмотра ее очередным покупателем.
И тут один работавший в бюро прогнозов погоды мужчина увидел у Джанонни мои рисунки и спросил, нет ли у меня других работ. Я пригласил его вместе с женой к себе в «мастерскую», располагавшуюся на первом этаже нашего дома, там они увидели обрамленную мной картину и спросили, сколько она стоит. «Двести долларов», – сказал я. (Я умножил шестьдесят на три и добавил двадцать долларов за раму.) На следующий день они приехали ко мне и купили картину. Так произведение искусства, предназначавшееся для массажного салона, попало в бюро прогнозов погоды.
В один прекрасный день полиция устроила в ресторане Джанонни облаву и арестовала нескольких его танцовщиц. Кому-то очень хотелось, чтобы никаких танцев голышом у Джанонни больше не было, а он отказываться от своего шоу не желал. И начался большой судебный процесс, о котором писали все местные газеты.
Джанонни принялся обходить своих постоянных клиентов, просить, чтобы они дали на суде показания в его пользу. И у каждого из них нашлась отговорка: «Я управляю детским садом, если родители узнают, что я захаживаю в такое заведение, они заберут детей из сада…» Или: «Я работаю в таком-то бизнесе, если станет известно, что я бывал у вас, мы потеряем клиентов».