Пусть те, кто рожден для праздности и неги, коснеют и умирают от безделья — я не намерен смущать их покой, но обращаясь к остальным, говорю: «Подлинная добродетель никогда не обманывает; тот, кто искренне любит ее, находит в своей любви сокровенное наслаждение и страдает, отвращаясь от нее; все это относится и к славе: что бы мы ни делали ради нее, наш труд не пропадает даром, если мы, конечно, достойны поставленной цели». Непонятно, почему столько людей считают стезю добродетели и славы опасной дорогой, а праздность — счастливым и надежным уделом. Если бы даже труд и заслуги могли воспрепятствовать нашему успеху, мы, трудясь и служа, все равно не оставались бы в накладе. А они ведь, напротив, способствуют этому успеху. Если бы для нас все кончалось со смертью и мы жили только настоящим, то и тогда было бы неразумием не отдать все силы на то, чтобы устроить свою жизнь наилучшим образом, а мы, веря в будущее, все-таки полагаемся на волю случая, что совсем уж непостижимо. Я оставляю в стороне долг — и религиозный, и нравственный — и спрашиваю себя: разве невежество лучше знания, лень — деятельности, бесталанность — дарования? Ни один мало-мальски разумный человек не поставит их на одну доску. А коли так, как же людям не стыдно выбирать столь бессмысленную участь? Если, чтобы заставить нас сделать правильный выбор, нужны примеры, возьмем, с одной стороны, Колиньи,[47] Тюренна,[48] Боссюэ,[49] Ришелье,[50] Фенелона[51] и т. д., а с другой — модников, щеголей, словом, тех, кто тратит жизнь на развлечения и удовольствия. Сравним два этих сорта смертных и подумаем, на кого мы предпочитаем походить.
О ПОЛЬЗЕ ОБЩЕНИЯ С ЛЮДЬМИ
Нет школы лучше и полезней, нежели общение с людьми. Человек, замкнутый и держащийся от всех в стороне, совершает наигрубейшие ошибки, едва лишь случай или дела вынуждают его нарушить свое одиночество. Только общение излечивает от самонадеянности, робости, глупой заносчивости; только свободный и непринужденный обмен мнений позволяет изучать людей, прощупывать, распознавать и сравнивать себя с ними; только так можно увидеть человечество без покровов со всеми его слабыми и сильными сторонами и разгадать уловки, к которым мы прибегаем, дабы внушать почтение окружающим; только так нам дано постичь все бесплодие нашего разума, ненасытность и ничтожество нашего самолюбия, обманчивость наших добродетелей.
Те, у кого не хватает духу искать истину ценой столь трудных испытаний, бесконечно далеки от подлинного величия. Особенно же низко бояться насмешек, помогающих нам переступать через самолюбие и вырабатывающих в нас привычку к страданию, а значит, притупляющих нашу постыдную обидчивость.
О НЕОБХОДИМОСТИ СОВЕРШАТЬ ОШИБКИ
Не следует опасаться ошибок: наихудшая из них — отказ от приобретения опыта. Твердо усвоим, что чрезмерная боязнь дать промашку и обнаружить свои недостатки — примета слабых людей; они ни за что не подвергнут себя опасности сплоховать и попасть в унизительное положение, робко жмутся к стенам, не смеют положиться на случай и уносят с собой в могилу свои слабости, которых так и не сумели скрыть. Кто жаждет свершить великое, тот должен рисковать и делать ошибки, не падая из-за этого духом и не страшась себя обнаружить; человек, знающий свои слабости, может попытаться обратить их себе на пользу, но такое удается не часто. Кардинал де Рец[52] говаривал доверенным своим слугам: «От вас я все равно не могу таиться, но моя репутация так упрочена, притом не без вашей помощи, что вы не сумеете мне повредить, если даже захотите». Он не ошибался: его жизнеописатель[53] рассказывает, что он подрался с одним из своих конюхов и тот избил его, но эта история, позорная для человека такого размаха и ранга, нисколько не обескуражила кардинала и не умалила его славы; оно и не удивительно, если вспомнить, сколько обесчещенных людей единственно благодаря своей дерзости пренебрегают общим мнением и не ставят ни в грош никого на свете. Но если такое достижимо с помощью наглости, то чего же можно достичь твердостью? Воистину, смелость города берет.
О ЩЕДРОСТИ
Очень молодой человек может еще считать дорогостоящим и бесполезным проявлением тщеславия тайную радость, которую мы все испытываем, оказывая помощь ближнему. Я сам упрекал себя в этом, пока не знал света, но, увидев, в тисках какой нужды живет большинство людей и как беспредельна власть корысти над сердцами, я переменил мнение и утверждаю: «Хотите, чтобы у ваших детей, слуг, жены, друзей и недругов, словом, у всех, кто вас окружает, были довольные лица? Будьте щедры. Хотите безнаказанно предаваться порокам; нуждаетесь в том, чтобы вам прощали странные или смешные поступки; стремитесь беспрепятственно наслаждаться жизнью и при этом заставлять даже тех, кто больше всего носится со своей совестью, честью, предрассудками, поступаться всем этим вам в угоду? Успех зависит только от вас. Что бы вы ни предпринимали, с кем бы ни вели дела, у вас не будет никаких трудностей, если вы научитесь проявлять необходимую щедрость. Недальновидный эконом всегда настороже и не только с теми, кто может его обмануть, — он боится обмануться сам. Купив за деньги наслаждение, которого не мог добиться иным путем, он тут же корит себя слабостью; видя человека, который любит, чтобы превозносили его тароватость, и поэтому переплачивает за любую услугу, он скорбит о его расточительности и предупреждает: «Неужто вы впрямь думаете, что к вам за это воспылают благодарностью?». К нему приходит несчастный, которому, не слишком тратясь, он мог бы помочь и доставить радость; сперва он проникается состраданием, но тут же спохватывается: «Я ведь никогда больше не встречу этого человека!». Появляется другой бедняк, и наш эконом повторяет тот же довод. Так идет жизнь, а он все не находит случая кого-нибудь облагодетельствовать, внушить любовь к себе, снискать законное и небесполезное для себя уважение; он подозрителен и беспокоен, суров к себе и домашним, жесток и гневлив как отец и глава семейства; шашни слуг тревожат его не меньше, нежели наиважнейшие дела: он ведь ко всему относится одинаково серьезно. Человек такого сорта не допускает и мысли, что его усилия могли бы найти лучшее применение, и не знает цены ни времени, ни подлинным заслугам, ни удовольствиям.
Надо признать, что небогатым людям, особенно если они честолюбивы, нелегко распорядиться своим ограниченным достоянием так умно, чтобы сочетать щедрость с удовлетворением насущных потребностей и т. д., но подлинно высокие души принимают решения соответственно сложившимся обстоятельствам и руководствуясь чувствами, до которых не подняться заурядному благоразумию. Поясню свою мысль: человек, от рождения тщеславный и ленивый, живущий без цели и правил, дает волю любой своей прихоти: покупает лошадь за триста пистолей, а через месяц сбывает ее за пятьдесят; платит десять луи игроку в кости за то, что тот показал ему несколько приемов, и судится со слугой, которого несправедливо уволил и которому отказывается выплатить заработанное.
У кого от природы много причуд, тот нерассудителен и, вероятно, слабодушен. Я особенно остро презираю таких людей и потому заявляю остальным: «Научимся подчинять наши мелкие интересы крупным, пусть даже отдаленным, и будем щедро, не считая, делать все добро, какое нам хочется сделать: добродетель никогда не обманывает».
ОБЪЯСНЕНИЕ МАКСИМЫ ПАСКАЛЯ
«Народ и сведущие люди[54] составляют основу общества; всезнайки их презирают и презираемы ими»,[55] — максима, конечно, превосходная, но требующая истолкования. Кто решит, будто Паскаль хотел сказать, что сведущие люди должны жить в лени, праздности и т. д., тот вознамерится зачеркнуть этой максимой всю жизнь ее автора, потому что никто в этом смысле не отличается от толпы больше, нежели Паскаль. Подлинный смысл его слов вот в чем: кто хочет стать заметен с помощью причуд и странностей; кто отвергает общепринятые правила не потому, что они плохи, а потому, что общеприняты; кто посвящает себя наукам, хоть и любопытным, но совершенно бесполезным; кто раздувается от лжеучености, но лишен подлинных знаний, — тот, по мысли Паскаля, мешает обществу и не умеет рассуждать здраво. Выразим эту мысль столь же коротко, но по-другому: посредственные умы не понимают, что иные обычаи оправданы пользой или необходимостью, и безосновательно тщатся переделать свой век. Напротив, люди сведущие равно извлекают пользу как из хороших, так и из дурных обычаев, согласуя свою внешность и поведение с непостоянством моды и мудро соразмеряя свои идеи с потребностями любых умов.
ЕСТЕСТВЕННОСТЬ И ПРОСТОТА
Естественность и простоту без конца путают между собой, хотя они отнюдь не всегда тождественны. Естественностью называют особое чутье, которое предшествует размышлению и характеризуется непосредственностью и неподдельностью чувства. Эта отрадная способность — признак не столько большой мудрости, сколько души искренней и живой от природы, души, которая не умеет ни скрывать, ни приукрашивать мысль и всегда излагает ее с такой натуральностью, словно эта мысль — нечаянно вырвавшееся признание. Простота также свойство души, которое присуще нашей натуре и несет на себе ее отпечаток; она не всегда предполагает сильный ум, но обычно сопутствует ему. Она исключает всякое тщеславие и напыщенность, свидетельствует о точности ума, благородстве сердца и прямоте, словом, о богатой, но скромной натуре, которая довольствуется сама собой и не нуждается ни в каких прикрасах. Сравнивая естественность с простотой, я нахожу, что простота — это естественность, достигшая высшего своего развития, и больше не удивляюсь, что она столь часто отличает великих людей, поскольку у остальных слишком мало дарований и слишком много тщеславия, чтобы они могли удержать себя в предназначенных им границах, узость и убогость которых они сами чувствуют.
О СЧАСТЬЕ
Полагая, что счастье в значительной степени зависит от характера, мы не ошибаемся; но добавить к этому, что оно не зависит от удачи, значило бы зайти слишком далеко; не меньшая ошибка — утверждать, что здесь ни при чем или, напротив, всемогущ разум.
Как известно, счастье определяется также соответствием наших страстей нашему положению в обществе: соразмерность их еще не означает, что мы счастливы, но разлад и противоречие между ними всегда сопряжены с сознанием того, что мы несчастны; точно так же благоденствие далеко не во всех случаях приносит с собой удовлетворение, неудачи же неизбежно порождают неудовлетворенность.
Из того, что нам от рождения назначен жалкий удел, еще не следует, что он равно жалок у всех, что наша жизнь не может временами быть достаточно приятной, что радости и горести всегда неизменны; значит, многое тут зависит от обстоятельств и нет оснований осуждать несчастливцев, утверждая, будто они по самой своей природе не способны испытывать счастье.
СОВЕТЫ МОЛОДОМУ ЧЕЛОВЕКУ[56]
Как буду я огорчен, мой друг, если вы усвоите правила, могущие вам повредить! Я с сожалением вижу, что вы из податливости жертвуете всем, чем взыскала вас природа. Вы стыдитесь своего ума, способного посрамить многих, кто не столь щедро им одарен. Вы остерегаетесь силы и высоты своей души, но не остерегаетесь дурных примеров. Неужто вы, обладатель пылкого сердца и возвышенной натуры, убедили себя, что созданы влачить постыдно легкомысленную жизнь праздного сумасброда? И кто поручится, что вас не будут презирать даже на такой дороге, вас, рожденного для совсем иной стези? Вы чрезмерно озабочены теми несправедливостями, которые вам могут причинить, и тем дурным, что могут о вас подумать. Но кто стал бы служить добродетели, кто стал бы ради смелого начинания рисковать своей репутацией и состоянием, если бы ждал, пока его предварительно не подбодрят похвалами? Обычно люди только в последней крайности воздают должное достоинствам ближнего. И часто те, кого мы считаем друзьями, медлят с таким признанием особливо долго. Испокон веку говорится: «Свой своему не верит», — а почему? Да потому, что самые великие люди начинали так же, как мы. Тот, кто видел их первые робкие шаги, всегда представляет себе этих людей такими же слабыми и неумелыми, как вначале, и ему нестерпимо знать, что они нарушили равенство, которое, как ему ошибочно кажется, существовало у него с ними. К счастью, посторонние оказываются справедливей друзей, так что смелость и заслуги торжествуют, в конце концов, над любыми препятствиями.