– И в этом самом музее вам, конечно же, ничего о Прове не смогли сообщить? – продолжил Поморцев.
– Нет, – опять вступила в разговор Аня, – они о нем ничего не знают.
– Да уж, конечно, – закивал краевед, – откуда им знать. Даже не из-за ограниченности стараний и возможностей, а чисто методически. У них другая философия. Их такие, как Пров Киржаков, просто не интересуют. Наткнутся – пройдут мимо. Совки! Им борцы нужны. Чтобы можно было сказать посетителям, тыкая указкой в портреты: «Этот руководил заводом. А этот был комиссаром». Они считают, что так делается история. Собственно люди им не интересны…
Тут Поморцев замолчал. Вероятно, он обдумывал новые разящие и уничижительные аргументы против музейных див. А его визитеры не решались нарушить тишину.
– Может быть, чайку? – вдруг спохватился краевед.
Наверное, он нечасто принимал посетителей. По крайней мере, таких, которых, пусть даже и с натяжкой, можно было назвать гостями. А потому забыл уже о нормах гостеприимства.
Андрей бросил взгляд на Аню. При упоминании о чае ему самому почему-то вспомнился Плюшкин с его обсиженной мухами наливкой. По-видимому, Ане тоже пришло на ум нечто подобное. Так или иначе, но они вдвоем искренне замотали головами:
– Нет-нет, спасибо, Николай Сергеевич.
– Да, Пров Киржаков – личность особая, – продолжил Поморцев, явно обрадовавшись тому, что не придется хлопотать с чаем. – Так что же, собственно говоря, вы хотите о нем узнать?
– Все! – искренне выдохнул Андрей, чувствуя, что решительный момент настал.
– Ну что ж, раз обещал – расскажу, – кивнул Поморцев. – Наткнулся я на его дело случайно, в полицейских архивах.
– А в музее говорили, что они сгорели в войну, – перебила краеведа Аня.
Андрей взглянул на нее с укором. Он испугался, что ее неуместное замечание может разозлить Поморцева. И тогда он выпроводит их из дома, так ничего и не рассказав. Но, похоже, замечание девушки только воодушевило рассказчика, дав ему возможность лишний раз похвастаться своими фондами.
– Да, в основном сгорели, – подтвердил он. – Но часть уцелела. Тогда до них никому не было дела, кроме старика Поморцева.
– Вашего дедушки? – опять встряла Аня.
– Нет-нет, меня самого, – хихикнул краевед. – Хотя вы правы: тогда я не был стариком. Что ж, я так долго живу на свете, что уже и сам привык называть себя так. Я рылся тогда в подвале разрушенного здания архива. Я и только я. И таскал эти папки, – Поморцев махнул рукой на громоздящиеся на стеллажах картонки с документами, – к себе домой. Тонны бумаги. Тонны. И они еще смеют меня попрекать! Не все, конечно. Только особо глупые. Совки! Дескать, украл. Нет, «украл» они все же не говорят. Они говорят – «присвоил». У их власти, мол, тогда просто руки не доходили до архивов. А я их спрашиваю при этом: «А сколько бы пролежали бумаги под открытым небом? Под проливными осенними дождями? Сколько? И что бы вы, скажите на милость, получили, когда ваши руки дошли бы до них?» И сам же отвечаю: «Ничего! Гниль!» Так-то. А я спас архив. Не весь, конечно – то, что осталось после пожара.
– Вы энтузиаст, – заметил Андрей, чтобы польстить Поморцеву и одновременно вернуть его к предмету их разговора.
– Ага. Скажите еще, что на таких мир держится. Чего уж там, – хихикнул краевед. – Клише. Все это клише. И вопрос здесь не в энтузиазме. Не в любви к корням и прочей лирической белиберде. Просто надо ощущать свою сопричастность. И если ты оказался в данном месте и в данное время, ты должен сделать свое дело. Нравится тебе или нет. Не велика была радость таскать эти чертовы папки через весь город, под дождем, по слякоти. А потом сушить их. Буржуйкой. Другого отопления тогда не было. А для нее надо было еще раздобыть дров…
Поморцев на миг задумался, прищурив глаза. Наверное, ему вновь представилась та далекая военная осень. Затем он продолжил:
– А сушить надо было. Каждый листочек. Иначе плесень съела бы их один за другим. Она, как чума. Как раковая опухоль. И если она начала свою работу, то не остановится, пока не погубит весь архив.
ebooksa