— Ну, что, друг, видимо судьба!
Семён отпихнул носком усиленного металлом сапога от Санчеса «скафандр», который тот так и не решился надеть.
— Тебе видней!
Под смех, сдавленный противогазом, огромная лапа русского сгребла за шкирку приунывшего политика, потащил из освещённого круга к массивной плите гермоворот.
— А, а, пощадите! — пронеслось под сводами.
Я тупо шёл следом за трепыхающимся мексиканцем, тяжело переставляя одеревеневшие ноги. Вот он момент истины, ангел мщения всё-таки снизошёл на это проклятое место. Ещё чуть-чуть и мы воочию увидим славный конец самого одиозного правителя современности. Поставим большую жирную точку в третьей мировой.
Левая рука Семёна саданула по светящийся панели управления и огромная плита гермоворот нехотя поползла вверх. Ужас. Даже мысли и те пропали. Что нас ждёт впереди? Щель неспешно разрасталась, будто пасть неведомого существа, обнажая тёмную глотку тоннеля. Преисподняя не иначе. Ослепительный свет долбанул по зрачкам, на миг, ослепив меня и моего русского товарища. Путь наверх — дорога в ад. В воображении опять замелькали злобные образы отвратительных тварей видимых когда-то в бинокль. Стадо кровожадных каннибалов, рыскающих по улицам Вашингтона в поисках очередной жертвы.
— Не надо!
Санчес влетел в квадратное, залитое светом, пространство шлюза, со всего маху впечатался во вторую закрытую заслонку ворот.
— Я скажу, скажу, — затараторили покусанные президентские губы. — Лонг Бич, Лонг Бич, Калифорния. Там их штаб-квартира.
Поднятая створка так же неспешно поползла вниз, отделяя нас от Миши и Александра.
— Удачи, — пожелали они в унисон.
Я улыбнулся. Удача нам не помешает.
Вашингтон — четвёртый Рим, которого не должно было быть. Я глядел сквозь стёкла противогаза на руины некогда величественной столицы, обращённой в пепел. Как несправедлива судьба, хотя с другой стороны в жизни всё относительно, а справедливость всего лишь условность. Всё зависит от точки зрения. Развалины Белого Дома за спиной словно кричат: за что, зачем, почему? Зачем? Зачем наши ракеты сравняли с землёй далёкую Москву? Зачем обратили в руины заморский Питербург и сотни других городов на восток до Тихого океана? Точка зрения, мать её. Долбаное американское бахвальство сыграло с нами злую шутку. Мы рождены смеяться последними. Помню, помню эту дурацкую фразу оброненную Санчесом на теледебатах когда он шёл на второй срок. Идиот, по-другому не скажешь. Вечно так не могло продолжаться. Это как в драке, двинул противнику, жди ответа. Бить не получая сдачи, стало хорошей американской традицией. Ирак, Сербия, Ливия, Афганистан. Тюкать заморыша легко, не ответит. Но когда противник амбал, пусть сильно помятый и не твёрдо стоящий на ногах, жди удара дубиной, в нашем случае «Булавой».
Я прижался спиной к полуразвалившейся стене, отрешённо наблюдая картину запустения. Уму непостижимо. Когда-то у ограды Белого Дома слонялись толпы туристов и многочисленные демонстранты с нелепыми транспарантами в руках.
Прочь руки от Вьетнама, Кубы, Никарагуа, ещё много чего. Свободу: Саддаму, Мондейле, Стросс Кану. Только плевать хотели на этот антураж обитатели неказистого строения в центре американской столицы. Видимость демократии. Ещё одна химера, которую десяток лет назад прихлопнули вместе с Америкой русские ракеты. Теперь куда не глянь: серые развалины, оплавленный асфальт, да покорёженные вереницы автомобилей с обугленными скелетами внутри. Я будто оказался зрителем жуткого голливудского фильма, которыми постоянно потчевали публику алчные продюсеры Фабрики грёз. Только вместо попкорна и колы, под ногами битый кирпич, да мутные лужи противной жижи в трещинах прорезающих асфальт.
Ну, что, док, как вам? — сдавленный маской противогаза голос, казался потусторонним. Семён выдернул, словно мешок с дерьмом, трепыхающегося Санчеса из пустого оконного проёма, швырнул политика в грязную лужу.
— По мне, всё одно! — раздался смех под маской. — Вашингтон, Москва — похожи как две капли. Те же руины, скрюченные обожжённые деревья, да выжившие вокруг твари.
Мы как по команде глянули на копошащегося в грязи президента, пытающегося выползти на сухое. Получалось у него с трудом, ноги разъезжались на склизких берегах лужицы, пальцам не за что зацепиться. Санчес пыхтел по-стариковски, стонал, но смотреть в нашу сторону опасался. Меня так и подмывало подать ему руку, помочь выбраться, но какое-то внутреннее коварство словно пришпилило к земле мои сапоги.
— Жаль его, — я едва не поперхнулся собственными словами. Боже, что я несу. Это он виноват. Развалины, смерть, запустение. Из-за него погибла Клара, из-за него.