— Не время раскисать, док!
— Не время! — будто в трансе пробубнили губы.
— Встать! — по-армейски жёстко рявкнул Семён. — Смирно!
Я поднялся. В глазах рябит, звуки — заунывная песня. Чувство такое, словно пропустили через мясорубку: ноги не слушаются, голову клонит к земле.
— Уходим.
Меня вновь как следует тряхнуло, сапоги, чавкая, увязли в грязи. Свободной рукой Семён буквально выдернул мою никчёмную персону из раскисшей почвы, поволок мимо полуразвалившейся стены Белого дома к разбитому оконному проёму.
— Сейчас насядут, почувствовали, сволочи!
Слова товарища почти до меня не доходили, только мысль под черепной коробкой пульсировала ясным понятным родничком. Спастись. Послать всё и ходу. Взгляд невольно скользнул по округе, на мгновение задержался на мёртвом теле убитого мутанта. Неужели все такие. Помню, в стародавние времена в столице жило немало моих коллег по университету: Дебора, Скотт Дайлс, Абрахам Желнович.
Воображение послушно набросало ужасную картину страданий бывших преподавателей чудом уцелевших в атомном кошмаре. Крошку-Дебору растерзанную толпой обезумевших горожан, здоровяка Скотта, вечно ворчащего Жилновича рыскающего по развалинам учебного заведения в старой помятой капе на голове. Упокойтесь с миром.
Сильные ручищи Семёна подсадили меня в оконный проём, впихнули внутрь. Пара комнат, небольшой коридор, в конце будет лестница. Ещё немного и массивная бронированная дверь в подвале под развалинами президентской резиденции отсечёт нас наконец от мира монстров и радиации. Я на миг задержался около развороченной стены, глянул напоследок на то, что осталось от лужайки перед Белым домом. Ужас, по-другому не скажешь. Такого запустения не смогли создать даже лучшие голливудские асы спецэффектов.
Вздыбленная земля, торчащие обломки подземных коммуникаций, гротескные деревья. А главное лужи — рваные озерца, булькающие серой глинистой жижей.
Я помог забраться на коричневый уступ Семёну, пялясь через заляпанное грязью плечо товарища на поистине эпическую картину. Жив падлец, кто бы мог подумать, а я признаться списал его со счетов. По раскисшей хлюпающей жиже неслось нечто. Нет, конечно, я узнал Санчеса по необъятной фигуре и басовитому голосу, но грязь покрывавшая тело делала похожим его на огромную бесформенную амёбу, бегущую и орущую.
— Глянь!
Противогаз Семёна повернулся в сторону пустоши. — Нет, не успеет.
Только теперь я заметил, как из полуразвалившихся далёких строений лезут десятки оборванных созданий. Грязные, злые, не имеющие с человеком ни чего общего. Одичавшие клерки, домработницы, полицейские. Исчадия радиоактивного ада. С каждой секундой их становилось больше и больше. Казалось, весь город кишит ими. Они возникали словно неоткуда, выбираясь из тёмных подвалов домов, куч полусгнившего тряпья, останков сгоревших автомобилей.
Мы смотрели на это небывалое действо, как завороженные, не шелохнувшись.
Даже Семён и тот поражён уведенным. Сотни диких, обожженных, покрытых кровоточащими язвами. Некоторые совсем не имели одежды, других одетыми назвать можно было с большой натяжкой.
— Надо идти! — тронул я руку товарища. Русский казалось, очнулся от наваждения, проговорил на удивление спокойно, наблюдая за наседавшей толпой.
— Подождите, док.
Я опешил. Ждать сейчас можно только смерти. Ещё чуть-чуть и десятки когтистых лап разорвут нас на куски, с радостью утолят голод. С радостью. Я засомневался, что у этих подобий людей остались хоть какие-то эмоции. Поесть, спариться, поспать — вот круг интересов.