Империя мертвецов

22
18
20
22
24
26
28
30

– А как же совместная операция?..

– Там, наверху, никогда не понимали, как обстоят дела у презренной черни.

Кажется, вдали от родины молодой человек несколько раздухарился.

– Даже Его Императорское Величество не станут разбираться с каждым человеком по отдельности. Да это и в принципе невозможно. Людей слишком много. Есть пределы человеческим способностям, а полномочия империи заканчиваются и того раньше, – прищурился Красоткин.

Темный блеск в его глазах без лишних слов сообщил мне, что лезть в чужие проблемы не стоит. Поэтому я махнул рукой, давая понять, что ничего не слышал, и сказал:

– Ну, не для того же вы здесь объявились, чтобы сказать, что отказываетесь сотрудничать?

– Разумеется, нет. Мы поможем. Раз уж история всплыла на поверхность, нам необходимо достичь консенсуса. Полагаю, Карамазов тоже это понимает, – радостно ответил Красоткин.

Я задал еще один вопрос:

– Вы лично знаете Алексея Карамазова?

– Зачем вы спрашиваете? Разве это не очевидно из наших данных? Я тоже родом из Скотопригоньевска, да и по возрасту не так от него далек.

Судя по документам, Красоткин был на десять лет младше Карамазова. Предположение, что двадцатилетний Алексей мог быть знаком с подростком, не так уж и безумно, но все же это необычно. И то, что Российская империя специально послала за ним такого близкого ему человека, – тоже.

– Вы были коротко знакомы?

– Как знать, – склонил голову Красоткин, а улыбка на его лице стала почти жестокой. – Можно ли сказать, что мы были близки? Мы часто разговаривали. А еще он переживал за мою карьеру, помогал решить, куда отправиться учиться. Можно сказать, что я избрал математическую теологию по его совету. Дети любили Карамазова. Дети любят всяких остолопов.

Казалось, что он просто перечисляет факты, и в его голосе не сквозило ни капли теплоты. Мускулы на лице юноши подрагивали от чего-то вроде ненависти.

– В Великобритании это считается достаточно близкими отношениями.

– В таком случае – да. Если вы так ставите вопрос.

Красоткин казался очень сдержанным, но не злым человеком. Его портрет я тоже составить затруднялся, но решил, что такой типаж нередко встречается в ученой среде.

– А что насчет Дмитрия Карамазова? – спросил я, вглядываясь, как изменится лицо юноши.

И тот мгновенно откликнулся:

– Очень сложный был человек. Вроде буян, но с удивительно чувствительным сердцем. Словом, русская душа. Мы с ним разговаривали, может, пару раз.