Колесо страха

22
18
20
22
24
26
28
30

Я отпрянул, прикрыв глаза.

– Что вы видите? – спросил Рикори. – Я вижу лишь людей в красном, далеко отсюда, которые подливают в огонь масло, – и еще одного, стоящего перед каменным домом. А вы, Каранак?

– Я вижу, как открываются врата ада… – прошептал я.

Я заставил себя продолжать смотреть на то, что рождалось в каменной утробе пирамиды… и застыл, не в силах более отвернуться. Я услышал голос – мой собственный голос – кричащий…

– Дахут… Дахут… Пока не слишком поздно!

Ответом мне был затихший рокот волн. Над кряжем слева от нас вспыхнуло зеленое свечение… Но со своим странным зрением, дарованным мне Дахут, я не мог сказать, близко или далеко оно было. Оно вытянулось, принимая овальную форму…

И превратилось в Дахут!

Дахут… Она была облачена в бледный зеленый огонь, ее глаза, подобные озерцам фиолетового света, были яркими, распахнутыми так широко, что радужка не касалась век. Ее лицо стало белым, как морская пена, жестоким, насмешливым, ее волосы вились золотистыми нитями. Где бы она ни находилась, для меня она казалась столь же близкой, как и де Керадель. Будто она стояла над пирамидой и могла коснуться де Кераделя, вытянув руку. В эту ночь, как и тогда, в краю теней, для меня не существовало расстояний.

Я схватил Рикори за запястье и прошептал, указывая:

– Дахут!

– И вижу лишь далекий светящийся силуэт, – ответил он. – Кажется, это женщина. Сейчас, когда вы меня коснулись, кажется, я могу разглядеть ее лучше. Что видите вы, Каранак?

– Я вижу Дахут, – ответил я. – Она смеется. Ее глаза – не глаза женщины… и ее лицо тоже. Она смеется. Разве вы не слышите ее, Рикори? Она зовет де Кераделя… Ее голос сладок и безжалостен… Как море! Она зовет его: «Отец мой, я здесь!» Он видит ее… Тварь в пирамиде чувствует ее… Де Керадель кричит: «Поздно, дочь моя!» Он смеется… Он уверен в победе… Но тварь в пирамиде – нет. Она почти облеклась плотью. Дахут снова взывает: «Рожден ли уже мой суженый? Дело сделано? Услышан ли твой зов? Воплотился ли мой жених?» Вы не слышите, Рикори? Я слышу ясно, будто она стоит рядом…

– Я ничего не слышу, – ответил он.

– Мне не нравится это шутовство, Рикори, – продолжил я. – Оно пугает. Твари в пирамиде оно не нравится… Хотя де Керадель смеется… Оно протягивает руку из пирамиды… хватает ванну на жертвенном камне… Оно пьет… Оно растет… Господи! Дахут… Дахут!

Сияющая фигура подняла руку, будто услышала меня… Она склонилась ко мне… Я почувствовал прикосновения ее пальцев к моим глазам и ушам… Почувствовал, как ее губы коснулись моих…

Она обернулась к морю и вытянула руки. Она мягко произнесла Имя – и вновь затихли морские ветры… Она произнесла его снова, как тот, что взывает по праву, – и затих рокот волн. Она позвала в третий раз, торжествующе.

Рокот волн, гром, вой ветра – море и воздух задрожали от грохота. Все звуки слились в один, в голос самого океана. И вдруг море покрылось белыми развевающимися гривами лошадей… Армии лошадей, белых лошадей Посейдона… Ряд за рядом они выходили из океана, устремляясь на берег.

За кряжем, между скалой, на которой стояла Дахут, и скалой, где находились мы с Рикори, поднялась гигантская волна. Она поднималась все выше и выше, стремительно, меняя форму… Набирая силу. Она все поднималась, на сотню футов вверх, на две сотни над краем скалы. Затем волна замерла, ее верхушка стала плоской, обратилась гигантским молотом… А за ним я мог разглядеть огромный силуэт, головой уходящий в небеса, и молнии вились вокруг нее венцом…

Молот обрушился вниз – на тварь в пирамиде, на де Кераделя и людей в красных мантиях с пустыми глазами. На монолиты.

Вода налетела на пирамиду и монолиты, выкорчевывая их из земли, переворачивая. Я видел, как еще мгновение огни испускали свечение в воде, а затем погасли.