Колесо страха

В ванной он осмотрел синяк на виске. Больно, но ничего серьезного. После холодного компресса через полчаса от кровоподтека и следа не останется. Кентон сказал себе, что, наверное, упал на пол, потеряв сознание из-за странного запаха, хотя и знал, что это было не так.

Кентон обедал в одиночестве, раздумывая над тем, что произошло, и не обращая внимания на еду. Что за история связана с камнем из Вавилона? Кто поместил внутрь него корабль и зачем? В письме Форсита говорилось, что он нашел камень на холме под названием Амран, к югу от Ксера, разрушенного дворца Набопаласара[41]. Кентон знал о существовании доказательств того, что на Амране находилась Эсагила[42], зиккурат или храм, бывший в древнем Вавилоне Домом Богов. Форсит предположил, что к камню относились с особым почтением, потому как он был спасен из города, разрушенного Синаххерибом[43], и впоследствии возвращен в заново отстроенный храм.

Но почему он был столь ценен? Почему такое чудо, как этот корабль, спрятали в камне? Надпись могла бы дать ответ на этот вопрос, не будь она такой поврежденной. В письме Форсит упоминал, что имя Иштар, вавилонской Богини-Матери (а также богини возмездия и разрушения), повторялось в ней снова и снова, и также часты были упоминания Нергала, бога вавилонской преисподней, Повелителя Мертвых, и что символ Набу[44], бога мудрости, тоже встречался неоднократно. Только эти три имени и можно было разобрать – время безжалостно стерло все остальное.

Кентон мог читать клинопись так же легко, как родной английский. Он вспомнил, что в надписи упоминался гневный аспект Иштар, а не более милосердный, с символами же Набу обычно связывали предупреждение об опасности.

Форсит, видимо, этого не заметил или же не посчитал достойным упоминания. Также он, по всей видимости, не знал о таившемся в камне аромате.

Как бы то ни было, думать о надписи не было смысла. Ее больше нет, как и пыли, в которую она обратилась.

Кентон нетерпеливо откинулся на спинку стула. Он понимал, что провел последний час в сомнениях, разрываясь между желанием вернуться в комнату с кораблем и ужасом оттого, что все его приключение окажется иллюзией, сном, что маленькие фигурки на самом деле не двигались и остались там же, где и были, когда он посмотрел на корабль впервые, что это была лишь игрушка с игрушечным экипажем и ничего более. Но теперь он колебаться не станет.

– Не беспокойте меня сегодня вечером, Джевинс, – сказал он дворецкому. – У меня важные дела. Если будут звонить, скажите, что меня нет. Я запрусь в кабинете и не хочу, чтобы меня беспокоили, если только не вострубит архангел Гавриил.

Старый слуга, доставшийся Кентону в наследство от отца, улыбнулся.

– Как скажете, мистер Джон, – ответил он. – Я никому не позволю беспокоить вас.

Путь Кентона в кабинет, где остался корабль, лежал через другую комнату, в которой он хранил редчайшие экспонаты, привезенные им из самых отдаленных уголков мира. Проходя через нее, краем глаза он заметил голубоватый отсвет и остановился, будто чья-то рука придержала его. Это был отблеск рукояти меча, удивительного оружия, купленного им у одного кочевника в Аравийской пустыне.

Меч висел поверх древней накидки, в которую был завернут, когда хитрый араб принес его в палатку Кентона. Ее лазурь поблекла под напором бесчисленных веков, а ткань украшали серебристые змеи, переплетенные в каббалистическом танце.

Кентон снял меч со стены. Серебристые змеи, такие же, как вышитые на накидке, вились по рукояти. Она представляла собой бронзовый жезл восьми дюймов в длину и трех дюймов в ширину, гладкий, как посох. На конце он уплощался, образуя листообразное лезвие длиной в два фута и шириной шесть дюймов. На рукояти был большой мутный синий камень.

Но камень больше не казался мутным. Он стал прозрачным и сиял, как огромный сапфир!

Повинуясь не оформившейся полностью мысли о том, что новая загадка как-то связана с перемещающимися по кораблю игрушками, Кентон взял накидку и набросил ее на плечи. Держа меч в руке, он открыл дальнюю дверь, затем запер ее за собой и, подойдя к покрову, накинутому на корабль, отбросил его в сторону.

И тут же отпрянул, чувствуя, как заколотилось сердце.

Теперь на палубе остались всего две фигурки – барабанщик, упавший на черную половину, сжимающий голову руками, и девушка на белой половине, перегнувшаяся через борт и смотрящая на гребцов!

Кентон выключил свет и замер в ожидании.

Проходили минуты. С улицы сквозь занавески на окнах проникал свет, бросая отблески на корпус корабля. Слышались приглушенные звуки автомобильного движения, подчеркиваемые гудением клаксонов и кашлем автомобильных глушителей, – знакомый голос Нью-Йорка.

Что это за свечение окутало корабль? И куда делись звуки машин?