Колесо страха

– Две вещи из многих хочу я сперва узнать, – сказал Кентон. – Как ты оказался на этом корабле, Сигурд? И как сюда попадает еда?

– Оттуда и отсюда еда попадает, – ответил викинг. – Это корабль колдунов, он проклят. Не может он надолго останавливаться в одном месте, и ни в одном месте ему не рады, даже в Эмактиле, в которой полно колдунов. В портах к этому кораблю быстро приносят еду и снаряжение – страх движет ими. Они делают это быстро, чтобы корабль поскорее уплыл, пока демоны, что владеют им, не разозлились и не принялись крушить все вокруг. Они обладают могучей магией – бледный сын Хель и женщина с белой палубы. Иногда я думаю, что она дочь Локи[60], коего Один заковал в цепи за его злонравие. А иногда мне мнится, что она дочь Фрейи, Матери Богов. Но кем бы она ни была, ее душа чиста. Я не испытываю к ней ненависти. – Он поднял чашку к губам. – Что же до того, как я попал сюда, – продолжил северянин, – это довольно короткий рассказ. На юг отправился я с флотом Кагнора Алое Копье. Двенадцать больших драккаров было у нас, когда мы отплыли. На юг мы шли через множество морей, по пути совершая набеги. Затем, много времени спустя, когда у нас осталось лишь шесть драккаров, мы приблизидись к городу в земле египтян. Это был великий город, и в нем находились храмы всех богов мира – кроме наших богов. Нас разозлило то, что среди всех этих храмов у Одина Всеотца не оказалось ни одного. Да, это разозлило нас, и злость эта росла. И в одну ночь, когда мы выпили чересчур много египетского вина, шестеро из нас отправились в храм, чтобы прогнать его бога и подарить его дом Одину. Мы явились к храму и вошли внутрь. В храме царила тьма, и все в нем были в черных одеяниях, как на этом корабле. Когда мы сказали, что хотим сделать, они зажужжали, как пчелы, и бросились на нас, как волки. Многих из них мы убили, выкрикивая наш боевой клич. И мы отбили бы этот храм во имя Одина, мы, шестеро, сражаясь спина к спине, но затрубил рог!

– Призвав слишком многих? – спросил Кентон.

– Вовсе нет, кровный брат, – ответил Сигурд. – Это был рог колдуна. Рог сна. Он наполнил нас сном, как штормовой ветер наполняет парус. Он обратил наши кости в воду, и алые мечи выпали из наших рук, которые не могли больше держать рукояти. И мы рухнули, поверженные сном, среди тел погибших врагов. Когда мы очнулись, мы были в храме. Мы думали, это тот же самый храм, ибо в нем было темно и те же жрецы в черных одеяниях обитали в нем. Заковав в цепи, они высекли нас кнутами и обратили в рабство. Затем мы узнали, что мы больше не в земле египтян, а в городе, зовущемся Эмактила, на острове колдунов в море, которое, я думаю, находится в мире колдунов. Долго мы были рабами у людей в черных одеяниях, я и мои товарищи, пока они не затащили меня на этот корабль, который бросил якорь в порту Эмактилы. И с тех пор я здесь, прикованный к веслу, взираю на их чародейства и сражаюсь за то, чтобы сохранить свою душу в теле.

– Рог, что навевает сон! – озадаченно повторил Кентон. – Я не понимаю этого, Сигурд.

– Ты поймешь, товарищ, – мрачно ответил Сигурд. – Довольно скоро ты поймешь. Захел хорошо на нем играет. Слушай – началось.

За их спинами послышался глубокий протяжный звук рога. Гул все длился, заползая в уши, и, казалось, касался каждого нерва, успокаивая их самой сущностью сна. Звук тянулся одной нотой, излучая сон.

Глаза викинга горели, пока он пытался совладать со сном. Но медленно, медленно его веки опускались.

Его руки расслабились, пальцы разжались, тело покачнулось, голова упала на грудь. Он осел на скамью.

Рог продолжал гудеть.

Кентон сопротивлялся, как мог, но был не в силах освободиться из мягких объятий сна, смыкавшихся вокруг него. Его тело оцепенело. «Спи, спи», – сонмы осколков сна проникали в него, попадая в кровь, разносясь по венам, по нервам, туманя его сознание.

Ниже и ниже опускались его веки.

И наконец он уже не мог больше сопротивляться. Гремя цепями, он повалился на Сигурда…

Что-то внутри шепотом велело Кентону проснуться, что-то дотянулось до него сквозь пелену волшебного сна и пробудило его сознание. Медленно стали подниматься тяжелые веки, а затем остановились, повинуясь какому-то предостережению. Едва приоткрыв глаза, он осмотрелся. Цепи, приковывавшие к веслу его запястья, были длинными. Во сне он передвинулся и сейчас лежал на скамье, положив голову на вытянутую руку. Он обернулся на палубу из слоновой кости.

Там, стоя на краю, смотрела на него сверху Шарейн. Бледно-голубые вуали, сотканные руками давно уже мертвых ассирийских дев, обвивали ее тонкую талию, ниспадая к стройным ногам, обутым в сандалии. Ее черноволосая служанка Саталу стояла рядом, пока хозяйка, склонившись над ямой, изучающе смотрела на Кентона.

– Госпожа, – сказала Саталу, – он не может быть слугой Нергала, ибо слуги Нергала приковали его здесь.

– Нет, – задумчиво ответила Шарейн. – Нет, в этом я ошиблась. Будь он слугой Нергала, он не смог бы перейти барьер. И Кланет не насмехался бы надо мной… таким образом…

– Он очень красив и молод, – вздохнула Саталу. – И силен. И он сражался со жрецами, как лев.

– Даже крыса, загнанная в угол, будет сопротивляться, – презрительно ответила Шарейн. – Он позволил заковать себя в цепи, как побитый пес. И он лгал мне! Он пришел ко мне в чужом оперении, неся меч, которым не может пользоваться! О! – вскричала Шарейн, и этот крик походил на плач. – О, Саталу, я пристыжена! Лжец, трус и раб – и все же в моем сердце что-то шевелится, как никогда раньше не шевелилось. О, я пристыжена, мне стыдно, Саталу!

– Не горюйте, госпожа Шарейн! – Саталу взяла ее руки в свои. – Возможно, он вовсе не таков. Откуда вы знаете? Возможно, он говорил правду. Откуда нам знать, что произошло в мире, который так давно потерян для нас? И он очень красив… и молод!