– Владыка Карнака, закат скрывает твои земли. Неужто ты не вдосталь нагляделся на море, любимый? Его объятия холодны, а мои горячи.
Я отвернулся от окна, и на мгновение древний Карнак и древний Ис показались причудливым сновидением. Ведь я все еще был в том же доме, из которого, как мне казалось, меня вынес танец теней. Это была та же комната, восьмиугольная, освещенная розовым светом, с драпировками на стенах, на которых извивались зеленые тени, – а передо мной на низком табурете сидела Дахут с лютней в руках, облаченная в те же одежды зеленого цвета моря, и волосы ниспадали ей на грудь.
– Вы и вправду ведьма, Дахут, – сказал я. – Я опять угодил в вашу ловушку.
Я отвернулся и снова взглянул на знакомые огни Нью-Йорка.
Но нет. Я не сказал этого и не сделал. Я понял, что иду прямо к ней, и вместо слов, которые собирался сказать, услышал другие, доносящиеся из моего рта:
– Ты дитя моря, Дахут… И если твои объятия горячи, то сердце твое не ведает жалости.
И вдруг я понял, что – сон ли, иллюзия ли – это был Ис, и, хотя частично я все еще был Аланом Каранаком, но смотрел глазами, слышал ушами и жил в теле владыки Карнака. Я не мог управлять им, а он не знал о моем присутствии. Мне же оставалось лишь наблюдать за его действиями. Я словно был актером, который смотрит на самого себя в спектакле, – только я не знал ни сцен, ни реплик. Очень странное состояние. Я подумал, что Дахут либо воспользовалась постгипнотическим внушением, применив ко мне гипноз ранее, либо вообще погрузила меня в транс прямо сейчас. Я почувствовал легкое разочарование. Но в тот же миг – со скоростью космической ракеты – эта мысль, пробившись на поверхность сознания, покинула мою голову.
Дахут взглянула на меня и расплела ниспадавшие косы – при этом глаза ее были полны слез.
– Многие женщины проливали слезы, – холодно сказал я, – по мужчинам, которых ты убила, Дахут.
– С тех пор как месяц назад ты прибыл в Ис из Карнака, я не знала покоя, – прошептала она. – Пламя снедает мое сердце. Что мне и что тебе до любовников, бывших раньше, ведь, пока ты не явился, я не знала любви? Я более не убиваю – я изгнала свои тени.
Я мрачно спросил:
– Но что, если они не желают быть изгнанными?
Она отбросила волосы за плечи, внимательно глядя на меня.
– Что ты имеешь в виду?
– У меня есть слуги, – ответил я. – Я обучаю их, чтобы они служили только мне, не признавая иных господ. Я кормлю их и даю им кров. И затем я прогоняю их – перестаю кормить, лишаю крыши над головой. Что будут делать мои голодные бездомные слуги, Дахут?
– Хочешь сказать, что мои тени могут восстать против меня? – спросила она недоверчиво.
Женщина рассмеялась, но затем ее глаза сузились.
– И все же в твоих словах что-то есть. А то, что я сотворила, могу и отменить.
Мне показалось, что по комнате пронесся вздох, что на мгновение драпировки на стенах затрепетали. Даже если это и было на самом деле, Дахут не обратила на это никакого внимания.
– В конце концов, они меня не любят – мои тени, – задумчиво произнесла она. – Они делают то, что я прикажу, но не любят меня… свою создательницу. Нет!