Память Вавилона

– Значит, вы не стали им?

– Кем это – им? – буркнул он.

– Проходящим сквозь зеркала.

– Ваше свойство, конечно, помогло мне бежать из тюрьмы, но я считаю, что к нему не стоит привыкать. Кстати, я и вам советовал бы держаться подальше от зеркал, – добавил он, отставив пузырек.

– Почему? Вы думаете, там скрывается Другой, которого я снова могу случайно освободить?

– Нет. Я поверю в существование Другого, только когда встречусь с ним лицом к лицу. А до тех пор буду считать Бога единственным виновником развала нашего мира. Самое печальное то, что Он завладел вашим обликом и, вполне вероятно, вашим семейным свойством; неизвестно, как он ими распорядится. Лично мне не хотелось бы, чтобы Он пролетел сквозь зеркало и материализовался в моей ванной.

Офелия задумалась над его словами. Проходить сквозь зеркала мог лишь тот, кто обладал праведной, благородной душой, а все предыдущие действия Бога не позволяли ей верить в чистоту его помыслов.

Эта мысль кое-что напомнила девушке:

– В ту ночь, когда Он возник в вашей камере, я заметила одну особенность: у Бога нет отражения. Он может принимать тысячи обликов, но перед зеркалом у Него… – Офелия никак не могла найти нужное слово. – Не знаю, как сказать… Ну… словно Он вообще не существует.

Торн на секунду прекратил свое занятие.

– В самом деле, очень странно.

И он снова принялся рьяно протирать руки. Офелия вообще-то ценила молчание, но паузы, то и дело возникавшие в их разговоре, были для нее истинной мукой. Она не понимала, почему чувствует себя рядом с Торном более одинокой, чем в предыдущие три года, почему ее внутренняя пустота так страшно усугубляется в эти минуты.

– А чтение предметов? – спросила она. – Вам уже случалось прибегать к нему? Если я могу дать полезный совет…

– Не поможет. Оно мне ни разу не удалось.

– Скорее всего, тут мешает ваша память. Мой крестный вечно твердил, что настоящий чтец должен забыть самого себя.

– Ну вот вам и ответ, – отрезал Торн. – Я никогда ничего не забываю. В любом случае, Лорду Генри не пристало быть анимистом.

И снова воцарилось молчание. Офелия с грустью признала, что не способна поддерживать беседу. Торн охотно участвовал в любой дискуссии, относившейся к его расследованию, но стоило затронуть личную тему, как он замыкался в себе.

Когда он снова взял пузырек со спиртом, девушка понадеялась, что он закупорит его и поставит на место. Но он начал протирать руки по второму разу, будто они внушали ему отвращение. Офелия смотрела издали на переплетение голубых вен под кожей, на запястья и длинные чуткие пальцы, и внезапно ее пронзила какая-то странная боль в груди. Девушка не понимала ее причины, но при виде этих рук ей хотелось взвыть от горя.

Она торопливо отвернулась, когда Торн, доселе поглощенный своим занятием, взглянул на нее.

– Итак, я сообщил вам все, что знаю. А теперь вы должны вернуться в Школу. Каждая минута, проведенная наедине со мной, дает пищу для сплетен. Я же предпочитаю использовать это время для поиска новых путей к истине.