Память Вавилона

– Она не Другой, indeed, – уверенным тоном произнес Лазарус. – Она всего лишь та, кто его освободила. Но он оставил на ней свой неизгладимый отпечаток. И я глубоко сожалею, что сам! Этого! Не заметил! – проговорил он, подчеркивая каждый слог игривым шлепком по медной столешнице. – Значит, вы тоже аномальны.

И он обвел взглядом Офелию с головы до ног, словно перед ним находился бесценный археологический экспонат. Девушка не поняла, как ей это воспринимать – как комплимент или оскорбление? Побуждая Лазаруса держаться подальше от Офелии, Торн уперся железным концом трости ему в грудь. Порывистые движения изобретателя подвергали суровому испытанию его когти. Лазарус покорно откинулся назад и уселся поудобнее на своем пуфе, продолжая пожирать глазами Офелию.

– Я сам такой же! – гордо объявил он. – Вы когда-нибудь слышали о situs transversus[46], юная lаdy? Этим термином медики называют такую аномалию, как моя. Она не столь бросается в глаза, как анатомия моего сына, – произнес он, похлопав по вывернутой руке Амбруаза, – но если бы вы могли видеть мои внутренние органы, то констатировали бы, что все они расположены зеркально по отношению к обычным. Мое сердце находится справа, печень слева, и так далее. Правда, я таким родился. А ваше нарушение симметрии произошло после того, как вы освободили Другого из зеркала, isn’t it?[47]

Офелия благоразумно согласилась. Торн достал из кармашка часы, и они тотчас, нервно дернувшись, откинули крышку, чтобы напомнить им о времени. «Все это очень мило, – подумала Офелия, – но я по-прежнему не знаю, где моя сумка. А ведь после завершения церемонии в Мемориале Генеалогисты надеются получить книгу, которая сделает их равными Богу».

– Мы очень похожи! – с жаром воскликнул Лазарус. – Вы, я и мой сын – мы наделены особыми свойствами, которые делают нас троих extremely чуткими к… к некоторым вещам. Я не удивлен, что вы стали превосходной чтицей. Амбруаз обладает необыкновенной восприимчивостью, а я без ложной скромности могу утверждать, что моя проницательность позволяет мне считать себя настоящим визионером. Знаете ли вы, что в стародавние времена левшей преследовали? – ни с того ни с сего спросил он. – Их называли словом sinister, первоначально означавшим «левосторонние»; впоследствии слово это стало означать «несчастливый», а затем слилось со словом «ужасный». А все оттого, что они – как и мы с вами! – по-другому воспринимали окружающий мир. К счастью, сегодня левшей уже не преследуют. Вы наверняка удивитесь, юная lаdy, узнав, что здесь, на Вавилоне, есть специальный институт, который занимается именно такими случаями, как наш.

– И называется он Наблюдательным центром девиаций! – воскликнула в мгновенном озарении Офелия.

– О, вы в курсе?

– Однажды я побывала в нем. У них даже есть моя медицинская карта. Точнее, карта курсанта Евлалии. Они считают меня интересной.

– Of course! Вы действительно интересны!

Лазарус говорил с таким жаром, что его длинные серебристые волосы, которые он успел собрать в хвост, снова рассыпались по плечам. Он смотрел на Офелию так, словно боролся с неудержимым желанием пригласить ее на тур вальса.

– Мы, кажется, отклонились от темы? – спросил Торн, когда крышка его часов, еще раз властно напомнив о времени, с шумом захлопнулась.

– Напротив, мы, in fact, подошли к самой сути нашей проблемы, – ответил Лазарус. – Прежде всего, я уверен, что вы хотите знать, донесу ли я на вас двоих Богу. Моя честность в отношениях с Ним обязывает меня немедленно отправить Ему телеграмму, но я начинаю думать, что в этом, возможно, нет необходимости.

– Отец… осторожно… – робко подал голос Амбруаз.

Лазарус увлекся, не заметив, что при упоминании Бога все роботы в комнате побросали метелки и направились к ним.

– Good Lords! – возопил Лазарус. – Эй, boys, вернитесь к работе! Это не лучшее мое изобретение, – произнес он с преувеличенно печальным вздохом, глядя, как роботы возвращаются на прежние места. – Но это единственный способ сделать так, чтобы некоторые тайны не выходили за пределы моего дома. Как я вам уже говорил, – продолжал он, растягивая улыбку едва ли не до ушей, – я не обязан выдавать вас Ему. Его первостепенная задача, а соответственно, и моя, – найти Другого. А вы, юная lаdy, связаны с Другим, и рано или поздно ваши пути пересекутся. Если, разумеется, вас никто не будет держать на привязи.

Гнев затемнил очки Офелии, и, чтобы скрыть его, она перевела взгляд на шерстяные кольца шарфа. Лазарус говорил об ее общей с Другим судьбе так, словно речь шла о непреложных фактах. Но сама Офелия плохо помнила ту ночь, когда освободила Другого из зеркала. Иногда ей даже казалось, что она все это видела во сне. А Лазарус, старый безумец, заставлял их терять драгоценное время, разглагольствуя о том, чего, возможно, никогда не случалось и не случится.

Старый безумец, командующий армией роботов.

Когда Офелия снова взглянула на Лазаруса, ее очки обрели полную прозрачность.

– Хорошо! – сказала она, решив не обращать внимания на то, как напрягся сидевший рядом с ней Торн. – Мы поможем вам найти Другого, но при условии, что вы предоставите нам полную свободу действий. Теперь же, будьте любезны, верните мне сумку и одолжите нам свой… летательный аппарат.

Лазарус разразился таким буйным хохотом, что с его головы слетел цилиндр.