Память Вавилона

– Ты был всюду и всегда, – упрямо продолжала Офелия. – Был, когда мне угрожал Бесстрашный. Когда меня шантажировала Медиана. Ты защитил меня. И не только меня, но и мои сочинения, – произнесла она, сделав ударение на слове «мои». – Ты наказал профессора Вольфа за то, что тот стащил одну из моих книг, а miss Сайленс – за то, что она уничтожила их почти все.

При этих словах тощая фигура старика, который без своей метлы, казалось, с трудом сохранял равновесие, медленно распрямилась. У Офелии взмокла спина от пота. Согласно ее плану, она намеревалась предстать перед ним как воплощение Евлалии Дуаль. Он путал ее с Евлалией. Она это знала, ибо при виде ее и Фарук, и Поллукс, а возможно, даже Елена и Артемида начинали кого-то безуспешно вспоминать.

«Другой, – сказала Медиана. – Есть кто-то другой».

– Ты ведь еще и Дух Семьи, – смело заявила Офелия. – Дух Семьи из мрака, неведомый миру. Потому что у тебя совсем другая роль. Ты защищаешь мою школу. Защищаешь мои книги.

Старик не шевелился, застыв, словно каменная статуя. Но Офелия не обольщалась. Хищные звери часто замирают, прежде чем броситься на добычу.

– Я дала тебе обоюдоострое оружие, – продолжала она ровным тоном. – Способность внушать и безграничный страх, и полнейшее равнодушие. Это тяжкое бремя я заставляла тебя нести на протяжении веков. Обреченный на небытие, для всех других людей ты существуешь только как чувство страха.

Офелия изрекала истины, уже известные старому уборщику, и чувствовала, как в нем рождаются колебания. Девушке нужно было убедить его – убедить саму себя, – что в этот момент она является Евлалией и только Евлалией.

Когда уборщик медленно двинулся вперед, накрывая ее своей тенью, Офелия собрала волю в кулак и не отступила. Внезапно она почувствовала, что ей тесно в собственном теле. Девушка хотела размотать шарф, который, встревожившись, чуть не задушил ее, но ей удалось лишь слабо пошевелить пальцами. Если она немедленно не успокоится, этот Дух Семьи уморит ее страхом, даже не прибегнув к своей власти.

– Мне очень жаль, – тихо обратилась к нему Офелия. – Ты так долго жил один… Ты больше не обязан ничего делать для меня. Школы, которую мы знали, больше нет. Твои братья и сестры уже выросли. Мои книги не стоят того, чтобы из-за них убивать друг друга. Все, что когда-то считалось важным, теперь не имеет никакого значения. Ты должен начать делать что-то новое, понимаешь?

Ей показалось, что сквозь пряди волос, ниспадавших на лицо старого уборщика, она разглядела мелькнувшую в его глазах искру. Но, возможно, это была всего лишь игра света и воображения. Медленно сделав два широченных шага, уборщик преодолел разделявшее их расстояние и, словно огромное пресмыкающееся, позвонок за позвонком, стал клониться вперед до тех пор, пока его спина не образовала горб, совершенно невозможный с точки зрения человеческой анатомии. Нелепое, заросшее волосами лицо находилось теперь так близко от лица Офелии, что она должна была бы почувствовать дыхание старика. Но она не ощутила ни единого дуновения: уборщик не дышал. Так что скрывалось за его бородой? Что пряталось под кустистыми бровями?

Одно неловкое движение могло стать поводом к нападению.

Изогнувшись так, что у любого человека на его месте давно бы переломались все кости, старый уборщик вплотную придвинулся к Офелии и замер. Потом поднял свою длинную тощую руку и костлявой, как у скелета, дланью откинул волосы с лица.

Блеск, замеченный Офелией, происходил не от взгляда, а от алюминиевой пластинки, сверкавшей посреди его лба. На ней виднелась надпись, выгравированная крошечными, едва различимыми в свете фонарей буквами. Приглядевшись, девушка узнала их, хотя и не могла прочесть – память Евлалии не стремилась удерживать детали. Но одно ей стало ясно: это те же знаки, при помощи которых в Книгах Духов Семей зашифрованы свойства и причины их существования.

Надпись, разумеется, была не так сложна, как Книга, что и объясняло незатейливое поведение старого уборщика; тем не менее она наделяла его живительной силой. И, пока Офелия размышляла, почему он решил продемонстрировать ее, старик постучал по пластине.

– Хочешь, я ее сниму?

Офелия вновь обрела голос. Она знала, что это древнее существо уничтожило многих, но не чувствовала в себе ни сил, ни права умертвить его. Несмотря на терзавший ее страх, она считала себя в ответе за него. Утратив свою двойственность и став Богом, Евлалия больше не интересовалась его судьбой. Но если Офелия по той или иной причине унаследовала часть ее памяти, разве не унаследовала она и часть ее вины?

– Miss Офелия, это вы? Так вы не улетели вместе с моим отцом? – неожиданно прозвучал удивленный голос Амбруаза.

Услышав свое имя, Офелия непроизвольно повернула голову в сторону лестницы. Движение заняло долю секунды, однако, подняв взгляд на старого уборщика, она поняла, что выдала себя и утратила с ним контакт. Продолжая сверх всякой меры наклоняться вперед, он еще выше приподнял свои космы. Атмосфера вокруг него внезапно начала сгущаться.

«Пора бежать, – поняла Офелия. – Или звать на помощь».

Тем не менее она не сделала ни того, ни другого. Ее ноги как будто увязли в мраморе террасы. Каждый вдох казался глотком болотной воды. Тело не слушалось, внутренние органы смешались в беспорядке, и каждая их клеточка издавала отчаянные безмолвные вопли. Никогда, даже в изолярии, Офелия не чувствовала себя настолько одинокой, словно безжалостные ножницы перерезáли связь, соединявшую ее со всем добрым и прекрасным в этом мире. Даже шарф повис на шее мертвым грузом, точно никогда не обладал душой.